Описание старинного дома. Сочинение: Старый дом

Литература — это не кулинария, поэтому рецепты здесь неуместны. Не столь важно, что человеку предстоит написать: сочинение, реферат, эссе или рассказ, — не существует универсального, хорошего и действенного метода, который поможет создать словесный шедевр. Все зависит от мыслей, эмоций и души, которые каждый автор вкладывает в свое произведение. Но, тем не менее, есть универсальные «приправы», без которых даже простое описание дома превратится в адскую пытку.

В чем загвоздка?

Описание дома — сочинение, которое должно в полной мере раскрыть внешний вид недвижимости не только внутри, но и снаружи. То есть ответить на вопрос «какой». Подобного рода сочинения не раз можно встретить в учебных программах младшей и средней школы. Суть подобного задания — научить учащегося:

• Оперировать полученным словарным запасом.
• Структурировать мысли.
• Выразить собственное мнение по отношению к чему бы то ни было.

Описывать недвижимость немного сложнее, чем природу, поскольку внимание отвлекает множество мелочей. В таком случае сложно определить, что важное, а что второстепенное. Поэтому попытаемся разобраться, что можно подавать как основное блюдо, а что станет хорошей приправой.

Что я вижу?

По сути, описание дома предполагает писать о том, что человек видит перед собой. Однако это задание можно истолковывать по-разному. Если воспринимать его, так как есть, тогда сочинение превратится в унылый подсчет трещин и сколов, которые можно заметить на внешних стенах здания, фундаменте и под крышей.

Хорошим решением станет описание архитектурных особенностей или занятных украшений ручной работы (к примеру, резные перила крыльца). Если сколы и трещины — единственные «достопримечательности» внешнего фасада, тогда можно написать не просто об их существовании, а рассказать историю, с которой связан этот ущерб. Особой популярностью этот прием пользуется, когда нужно придумать описание старого дома, ведь такая недвижимость богата историями.

Окна и двери

Не стоит обделять вниманием окна и двери. Дурным тоном считается писать о том, сколько в доме окон или дверей. Лучше всего упомянуть об особенностях. К примеру, «Двери дома были большими и тяжелыми. Их украшала красивая резная ручка, которая уже немного стерлась от времени» или «Темные стекла окон неприветливо сверлили путешественников. Этот старый дом определенно не был рад новым жильцам».

В первом случае просто описываются особенности входных дверей. Во втором случае автор приписал окнам человеческие особенности. Тем не менее, они от этого не перестали быть частью сочинения-описания, ведь по-прежнему отвечают на вопрос «какой» (окна какие — неприветливые). Описание дома при помощи подобного приема часто встречается в художественной литературе, когда автор хочет передать читателю не только визуальное представление о происходящем, но и эмоциональный фон.

Крыша или комнаты?

Описание дома — сочинение, которое вызывает много вопросов. Особенно если дело доходит до крыши помещения. Если с крыльцом, окнами, дверьми и фасадом в целом все понятно, то крыша — это отдельный момент, ведь очень часто можно встретить сочинения, в которых о ней не написано ни слова. Пожалуй, это одна из самых встречаемых ошибок — ведь не бывает дома без крыши. Даже если нет никаких особенностей кровли, можно сказать, к примеру: «Под обычной черепичной крышей расположился дом моей юности. Его стены…».

Часто можно встретить описание жилого дома без упоминания крыши, также нередко вместо нее описываются комнаты. В принципе это отличное решение, особенно если заканчивать сочинение словами: «А потом всю эту красоту залил дождь, потому что дом был без крыши». В описании здания обязательно нужно упомянуть его кровлю. Более того, не нужно «прыгать» от фасада и окон до кухни с резной мебелью, а потом возвращаться к крыльцу. Сначала нужно описать внешний вид дома, потом его комнаты (если это предполагает задание).

Описание дома: пример

«С момента, когда я была здесь, прошло уже больше 15 лет. А я все еще помню дом, в котором выросла. Он был маленьким, немного покосившимся, зато с новой крышей. Каждую весну мы с мамой белили стены и красили окна синей краской, чтобы наша обитель приобретала более свежий вид. Летом входная дверь в дом всегда была открыта нараспашку, а зимой со всех окон струился мягкий свет от словно приветливо зазывая на чашку горячего чая. У нас не было крыльца, всего одна ступенька, ведущая внутрь дома, но как было приятно на ней сидеть длинными летними вечерами и думать обо всем на свете.

Прошло уже 15 лет, и от моего дома остался только покрошенный фундамент. Если присмотреться, то можно различить, где и какая комната была раньше, но не более того. Однажды дом просто рухнул, а его описание стало частью моих воспоминаний».

Сочинение на подобную тему хорошо тем, что к описанию можно прибавить немного истории, немного эмоций, немного воспоминаний. Не суть важно, реальными они будут или вымышленными, главное, чтобы все гармонично сочеталось. Ведь без этих «приправ» не получить хорошего сочинения. Литература — это, конечно, не кулинария, но даже здесь сложно обходиться без специй.

Русская изба: где и как строили избы наши предки, устройство и декор, элементы избы, видео, загадки и пословицы об избе и разумном ведении домашнего хозяйства.

«Ах, какие хоромы!» — так часто говорим мы сейчас о просторной новой квартире или даче. Говорим, не задумываясь о смысле этого слова. Ведь хоромы – это крестьянское старинное жилище, состоящее из нескольких построек. Что же за хоромы были у крестьян в их русских избах? Как была устроена русская традиционная изба?

В этой статье:

— где строили раньше избы?
— отношение к русской избе в русской народной культуре,
— устройство русской избы,
— убранство и декор русской избы,
— русская печь и красный угол, мужская и женская половины русского дома,

— элементы русской избы и крестьянского двора (словарик),
— пословицы и поговорки, приметы о русской избе.

Поскольку я родом с севера и выросла на Белом море, то я покажу в статье фотографии северных домов. А эпиграфом к своему рассказу о русской избе я выбрала слова Д. С. Лихачева:

«Русский Север! Мне трудно выразить словами мое восхищение, мое преклонение перед этим краем.Когда впервые мальчиком тринадцати лет я проехал по Баренцеву и Белому морям, по Северной Двине, побывал у поморов, в крестьянских избах, послушал песни и сказки, посмотрел на этих необыкновенно красивых людей, державшихся просто и с достоинством, я был совершенно ошеломлен. Мне показалось, что только так и можно жить по-настоящему: размеренно и легко, трудясь и получая от этого труда столько удовлетворения… В Русском Севере удивительнейшее сочетание настоящего и прошлого, современности и истории, акварельной лиричности воды, земли, неба, грозной силы камня, бурь, холода, снега и воздуха» (Д.С. Лихачев. Русская культура. – М., 2000. – С. 409-410).

Где строили раньше избы?

Любимым местом для возведения деревни и строительства русских изб был берег реки или озера . Крестьяне при этом руководствовались и практичностью – близость к реке и лодке как средству передвижения, но и эстетическими причинами. Из окон избы, стоящей на высоком месте, открывался красивый вид на озеро, леса, луга, поля, а также на свой двор с амбарами, на баню у самой реки.

Северные деревни видны издалека, они никогда не располагались в низменностях, всегда на холмах, у леса, у воды на высоком берегу реки, становились центром красивой картины единения человека и природы, вписывались органично в окружающий ландшафт. На самом высоком месте строили обычно церковь и колокольню в центре села.

Дом строился основательно, «на века», место для него подбиралось достаточно высокое, сухое, защищенное от холодных ветров – на высоком холме. Деревни старались располагать там, где были плодородные земли, богатые луга, лес, река или озеро. Избы ставились так, чтобы к ним был обеспечен хороший подъезд и подход, а окна были обращены «на лето» — на солнечную сторону.

На севере дома старались располагать на южном склоне холма, чтобы его вершина надежно закрывала дом от буйных холодных северных ветров. Южная сторона всегда будет хорошо прогреваться, и в доме будет тепло.

Если рассматривать расположение избы на участке, то ее старались расположить ближе к северной его части. Дом закрывал от ветра садово- огородную часть участка.

В плане ориентации русской избы по солнцу (север, юг, запад, восток) тоже было особое строение деревни. Очень было важно, чтобы окна жилой части дома были расположены по солнцу. Для лучшей освещенности домов в рядах их ставили в шахматном порядке относительно друг друга. Все дома на улицах деревни «смотрели» в одну сторону – на солнце, на реку. Из окна можно было видеть восходы и закаты, движение судов по реке.

Благополучным местом для строительства избы считалось место, на которое ложиться отдыхать рогатый скот. Ведь коровы рассматривались нашими предками как плодородная живительная сила, ведь корова часто была кормилицей семьи.

Старались не строить дома на болотах или рядом с ними, эти места считались «зяблыми», и урожай на них часто страдал от заморозков. А вот речка или озеро рядом с домом – это всегда хорошо.

Выбирая место для строительства дома, мужчины гадали – использовали эксперимент.

Женщины в нем никогда не участвовали. Брали овечью шерсть. Ее помещали в глиняный горшок. И оставляли на ночь на месте будущего дома. Результат считался положительным, если к утру шерсть отсыреет. Значит, дом будет богатым.

Были и другие гадания – эксперименты. Например, вечером оставляли на ночь мел на месте будущего дома. Если мел привлек муравьев, то это считалось хорошим знаком. Если же муравьи не живут на этой земле, то лучше дом здесь не ставить. Результат проверяли утром на следующий же день.

Рубить дом начинали ранней весной (Великим постом) или в другие месяцы года в новолуние. Если же дерево срубить на убывающей Луне, то оно будет быстро гнить, поэтому и был такой запрет. Были и более жесткие предписания по дням. Лес начинали заготавливать от зимнего Николы, с 19 декабря. Лучшим временем для заготовки дерева считали декабрь – январь, по первым морозам, когда лишняя влага выходит из ствола. Не рубили для дома сухие деревья или деревья с наростами, деревья, которые при срубке упало на север. Эти поверья относились именно к деревьям, другие материалы такими нормами не обставлялись.

Не строили дома на месте домов, сожженных молнией. Считалось, что молнией Илья – пророк поражает места нечистой силы. Не строили дома также там, где ранее была баня, где кто-то поранился топором или ножом, где найдены человеческие кости, где раньше была баня или раньше проходила дорога, где произошло какое-то несчастье, например, наводнение.

Отношение к русской избе в народной культуре

Дом на Руси имел много названий: изба, хата, терем, холупы, хоромы, хоромина и храм. Да, не удивляйтесь –храм! Хоромы (изба) приравнивались к храму, ведь храм – это тоже дом, Дом Божий! А в избе всегда был святой, красный угол.

Крестьяне относились к дому как к живому существу. Даже названия частей дома похожи на названия частей тела человека и его мира! Это особенность именно русского дома – «человеческие», то есть антропоморфные названия частей избы:

• Чело избы – это ее лицо. Челом могли называться фронтон избы и наружное отверстие в печи.
• Причелина – от слова «чело», то есть украшение на челе избы,
• Наличники – от слова «лицо», «на лице» избы.
• Очелье – от слова «очи», окно. Так называлась и часть женского головного убора, так же называлось и украшение окна.
• Лоб – так называлась лобовая доска. Были и «лобовины» в конструкции дома.
• Пята, стопа – так называлась часть дверей.

Были в устройстве избы и двора и зооморфные названия: «быки», «курицы», «конек», «журавель»- колодец.

Слово «изба» происходит от древнеславянского «истьба». «Истьбою, истопкою» назывался отапливаемый жилой сруб (а «клеть» — это неотапливаемый сруб жилого дома).

Дом и изба были для людей живыми моделями мира.

Дом был тем сокровенным местом, в котором люди выражали представления о себе, о мире, строили свой мир и свою жизнь по законам гармонии. Дом – это часть жизни и способ соединять и формировать свою жизнь. Дом – это сакральное пространство, образ рода и родины, модель мира и жизни человека, связь человека с миром природы и с Богом. Дом – это пространство, которое человек строит своими руками, и которое с ним с первых до последних дней его жизни на Земле. Строительство дома – повторение человеком дела Творца, ведь человеческое жилище, по представлениям народа – это малый мир, созданный по правилам «большого мира».

По внешнему виду русского дома можно было определить социальный статус, вероисповедание, национальность его хозяев. В одной деревне не было двух совершенно одинаковых домов, ведь каждая изба несла в себе индивидуальность и отражала внутренний мир рода, в ней проживающего.

Для ребенка дом- это первая модель внешнего большого мира, он «кормит» и «взращивает» дитя, дитя «впитывает» из дома законы жизни в большом взрослом мире. Если дитя выросло в светлом уютном добром доме, в доме, в котором царит порядок – то так ребенок и будет дальше строить свою жизнь. Если же в доме хаос – то хаос и в душе, и в жизни человека. С детства ребенок осваивал систему представлений о своем доме – изле и его строении – матица, красный угол, женская и мужская части дома.

Дом традиционно в русском языке используется как синоним слова «родина». Если у человека нет чувства дома – то нет и чувства родины! Привязанность к дому, забота о нем считались добродетелью. Дом и русская изба- воплощение родного, безопасного пространства. Использовалось слово «дом» и в смысле «семья» — так и говорили «На холме четыре дома» — это означало, что четыре семьи. В русской избе под одной крышей жили и вели общее хозяйство несколько поколений рода – деды, отцы, сыновья, внуки.

Внутреннее пространство русской избы издавна ассоциировалось в народной культуре как пространство женщины – она за ним следила, наводила порядок и уют. А вот внешнее пространство – двор и далее – это было пространство мужчины. Дедушка моего мужа до сих пор вспоминает такой разделение обязанностей, которое было принято в семье наших прапрародителей: женщина носила воду из колодца для дома, для приготовления еды. А мужчина тоже носил воду из колодца, но для коров или лошадей. Позором считалось, если женщина начинала выполнять мужские обязанности или наоборот. Поскольку жили большими семьями – то проблем не было. Если кто-то из женщин сейчас не мог носить воду – то эту работу выполняла другая женщина семьи.

В доме также строго соблюдалась мужская и женская половина, но об этом еще будет разговор далее.

На Русском Севере жилые помещения и хозяйственные были объединены под одной крышей, чтобы можно было вести хозяйство, не выходя из дома. Так проявлялась жизненная смекалка северян, живущих в суровых холодных природных условиях.

Дом понимался в народной культуре как центр главных жизненных ценностей – счастье, достаток, процветание рода, вера. Одной из функций избы и дом была функция защитная. Резное деревянное солнце под крышей – пожелание счастья и благополучия хозяевам дома. Изображение роз (которые на севере не растут) – пожелание счастливой жизни. Львы и львицы в росписи – языческие обереги, отпугивающие своим страшным видом зло.

Пословицы про избу

На крыше – тяжелый конек из дерева – знак солнца. В доме обязательно была домашняя божница. Интересно о коньке написал С. Есенин: «Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления. Но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним – колеснице» (Некрасова М,А. Народное искусство России. – М., 1983)

Дом строился очень пропорционально и гармонично. В его конструкции – закон золотого сечения, закон природной гармонии в пропорциях. Строили без измерительного инструмента и сложных расчетов – по чутью, как душа подсказывала.

В русской избе иногда жила семья из 10 или даже 15-20 человек. В ней готовили пищу и ели, спали, ткали, пряли, ремонтировали утварь, занимались всеми домашними работами.

Миф и правда о русской избе. Бытует мнение, что в русских избах было грязно, была антисанитария, болезни, нищета и темнота. Я тоже так раньше думала, так нас учили в школе. Но это совершенно не соответствует истине! Я спрашивала свою бабушку незадолго до ее ухода в мир иной, когда ей уже было за 90 лет (она выросла недалеко от Няндомы и Каргополя на Русском Севере в Архангельской области), как жили в их деревне в ее детстве – неужели мыли и убирали дом раз в году и жили в темноте и в грязи?

Она была очень удивлена и рассказала, что всегда в доме было не просто чисто, а очень светло и уютно, красиво. Ее мама (моя прабабушка) вышивала и вязала красивейшие подзоры к кроватям взрослых и детишек. Каждая кроватка и люлечка были украшены ее подзорами. И у каждой кроватки — свой узор! Представляете, какой это труд! И какая красота в обрамлении каждой кроватки! Ее папа (мой прадедушка) вырезал красивые орнаменты на всей домашней утвари и мебели. Она вспоминала, как была ребенком под присмотром своей бабушки вместе со своими сестрами и братьями (моей прапрабабушки). Они не только играли, но и помогали взрослым. Бывало, вечером ее бабушка скажет детям: «Скоро мать и отец с поля придут, надо в доме прибрать». И ай – да! Дети берут веники, тряпки, наводят полный порядок, чтобы ни соринки в углу не было, ни пылинки, и все вещи на своих местах были. К приходу матери и отца дом был всегда чистый. Дети понимали, что взрослые пришли с работы, устали и им надо помогать. Еще она вспомнила, как ее мама всегда белила печку чтобы печь была красивой и в доме было уютно. Даже в день родов ее мама (моя прабабушка) белила печку, а потом пошла рожать в баню. Бабушка вспоминала, как она, будучи старшей дочерью, ей помогала.

Не было такого, чтобы снаружи было чисто, а внутри – грязно. Прибирались очень тщательно и снаружи, и внутри. Моя бабушка говорила мне, что «то, что наружу – это то, какой ты хочешь казаться людям» (наружу – это внешний вид одежды, дома, шкафа и т.д. – как они выглядят для гостей и какими мы себя хотим представить людям одеждой, внешним видом дома и т.д.). А вот «что внутри – это то, какая ты есть на самом деле» (внутри – это изнанка вышивки или любой другой работы, изнанка одежды которая должна быть чистой и без дырок или пятен, внутренняя часть шкафов и другие невидимые другим людям, но видимые нам моменты нашей жизни). Очень поучительно. Я всегда вспоминаю ее слова.

Бабушка вспоминала, что нищие и грязные избы были только у тех, кто не трудился. Их считали как будто юродивыми, немного больными, их жалели как больных душою людей. Кто же трудился – даже если у него было 10 детей – жили в светлых чистых красивых избах. Украшали свой дом с любовью. Вели большое хозяйство и никогда не жаловались на жизнь. Всегда был порядок в доме и на дворе.

Устройство русской избы

Русский дом (изба) подобно Вселенной делился на три мира, три яруса: нижний – это подвал, подполье; средний – это жилые помещения; верхний под небом – чердак, крыша.

Изба как конструкция представляла собой сруб из бревен, которые связывались между собой в венцы. На Русском Севере было принято строить дома без гвоздей, очень прочные дома. Минимальное количество гвоздей использовалось только для прикрепления декора – причелин, полотенца, наличников. Строили дома «как мера и красота скажут».

Крыша – верхняя часть избы – дает защиту от внешнего мира и является границей внутренней части дома с космосом. Недаром крыша так красиво украшалась в домах! А в орнаменте на крыше часто изображались символы солнца – солярные символы. Мы знаем такие выражения: «отчий кров», «жить под одной крышей». Были обычаи – если человек болел и долго не мог покинуть этот мир, то чтобы душа его легче перешла в мир иной, то снимали конек на крыше. Интересно, что крыша считалась женским элементом дома – сама изба и всё в избе должно быть «покрыто» — и крыша, и вёдра, и посуда, и бочки.

Верхняя часть дома (причелины, полотенце) украшались солярными, то есть солнечными знаками. В некоторых случаях на полотенце изображалось полное солнце, а на причелинах – только половины солярных знаков. Таким образом солнце показывалось в важнейших точках своего пути по небу – на восходе, в зените и на заходе. В фольклоре даже есть выражение «трехсветлое солнце», напоминающее об этих трех ключевых точках.

Чердак располагался под крышей и на нем хранили предметы, не нужные в данный момент, удаленные из дома.

Изба была двухэтажной, жилые комнаты располагались на «втором этаже», так как там было теплее. А на «первом этаже», то есть на нижнем ярусе, был подклет. Он предохранял жилые помещения от холода. Подклет использовался для хранения продуктов и делился на 2 части: подвал и подполье.

Пол делали двойным для сохранения тепла: внизу «черный пол», а сверху на нем – «белый пол». Укладывали доски пола от краев к центру избы в направлении от фасада к выходу. Это имело значение в некоторых обрядах. Так, если в дом заходили и садились на лавку вдоль половиц, то это означало, что пришли сватать. Никогда не спали и не клали постель вдоль половиц, Так как вдоль половиц клали умершего человека «на пути к дверям». Именно поэтому и не спали головой к выходу. Спали всегда головой в красный угол, к передней стене, на которой находились иконы.

Важным в устройстве русской избы была диагональ «красный угол – печь». Красный угол всегда указывал на полдень, на свет, на Божью сторону (красную сторону). Он всегда ассоциировался с вотоком (восход солнца) и югом. А печь указывала на заход солнца, на тьму. И ассоциировалась с западом или севером. Молились всегда на образа в красном углу, т.е. на восток, где располагается и алтарь в храмах.

Дверь и вход в дом, выход во внешний мир – один из важнейших элементов дома. Она встречает каждого входящего в дом. В древности существовало много поверий и разных защитных ритуалов, связанных с дверью и порогом дома. Наверное, недаром, и сейчас многие привешивают на дверь подкову на счастье. А еще ранее под порог укладывали косу (садовый инструмент). В этом отражались представления людей о коне как животном, связанном с солнцем. А также о металле, сотворенном человеком с помощью огня и являющемся материалом для защиты жизни.

Только закрытая дверь сохраняет жизнь внутри дома: «Не всякому верь, запирай крепче дверь». Именно поэтому люди останавливались перед порогом дома, особенно при входе в чужой дом, эта остановка часто сопровождалась краткой молитвой.

На свадьбе в некоторых местностях молодая жена, входя в дом мужа, не должна была коснуться порога. Именно поэтому ее часто вносили на руках. А в других местностях, примета была с точностью до наоборот. Невеста, входя в дом жениха после венчания, обязательно задерживалась на пороге. Это было знаком того. Что она теперь своя в роде мужа.

Порог дверного проема – это граница «своего» и «чужого» пространства. В народных представлениях это было пограничное, а поэтому небезопасное место: «Через порог не здороваются», «Через порог руки не подают». Через порог нельзя и принимать подарки. Гостей встречают за порогом снаружи, потом впускают впереди себя через порог.

По высоте дверь была ниже человеческого роста. Приходилось при входе и голову наклонить, и шапку снять. Но при этом дверной проем был достаточно широким.

Окно – еще один вход в дом. Окно – слово очень древнее, в летописях впервые упоминается в 11 году и встречается у всех славянских народов. В народных поверьях запрещалось через окно плеваться, выбрасывать мусор, что-то выливать из дома, так как под ним «стоит ангел Господень». «В окно подать (нищему) – Богу подать». Окна считались глазами дома. Человек смотрит через окно на солнце, а солнце смотрит на него через окно (глаза избы).Именно поэтому на наличниках часто вырезали знаки солнца. В загадках русского народа говорится так: «Красная девушка в окошечко глядит» (солнце). Окна в доме традиционно в русской культуре всегда старались ориентировать «на лето» — то есть на восток и юг. Самые большие окна дома всегда смотрели на улицу и на реку, их называли «красными» или «косящатыми».

Окна в русской избе могли быть трех видов:

А) Волоковое окно – самый древний вид окон. Высота его не превышала высоты горизонтально положенного бревна. А вот в ширину оно было в полтора раза больше высоты. Такое окно изнутри закрывалось задвижкой, «волочившейся» по специальным пазам. Поэтому и окно называлось «волоковое». Через волоковое окно в избу проникал только тусклый свет. Такие окна чаще встречались на хозяйственных постройках. Через волоковое окно из избы выводили («выволакивали») дым от печки. Через них также проветривали подклеты, чуланы, повети и хлева.

Б) Колодчатое окно – состоит из колоды, составленной из четырех прочно связанных между собой брусьев.

В) Косящатое окно – это проем в стене, укрепленный двумя боковыми брусьями. Эти окна еще называют «красными» независимо от их расположения. Изначально такими делались центральные окна в русской избе.

Именно через окно нужно было передать младенца, если рожденные в семье дети умирали. Считалось, что так можно спасти ребенка и обеспечить ему долгую жизнь. На Русском Севере существовало и такое поверье, что душа человека покидает дом через окно. Именно поэтому на окно ставили чашку с водой, чтобы душа, покинувшая человека, могла омыться и улететь. Также после поминок на окно вывешивали полотенце, чтобы душа по нему поднялась в дом, а потом спустилась обратно. Сидя у окна, поджидали вести. Место у окна в красном углу – место почетное, для самых почетных гостей, в том числе и сватов.

Окна располагались высоко, и поэтому взгляд из окна не натыкался на соседние строения, и вид из окна был красивым.

При строительстве между брусом окна и бревном стены дома оставляли свободное пространство (осадочный паз). Его закрывали доской, которая всем нам хорошо известна и называется наличником («на лице дома» = наличник). Наличники украшались орнаментом для защиты дома: круги как символы солнца, птицы, кони, львы, рыба, ласка (животное, считавшееся хранительницей скота – считали, что если изобразить хищника, то он не будет вредить домашним животным), растительный орнамент, можжевельник, рябину.

Снаружи окна закрывались ставнями. Иногда на севере, чтобы было удобно закрывать окна, строились галереи вдоль главного фасада (они выглядели как балкончики). Идет хозяин по галерее и закрывает ставни на окнах на ночь.

Четыре стороны избы обращены к четырем сторонам света. Внешний вид избы обращен к внешнему миру, а внутреннее убранство – к семье, к роду, к человеку.

Крыльцо русской избы было чаще открытым и просторным. Здесь проходили те семейные события, которые могла видеть вся улица деревни: провожали солдатов, встречали сватов, встречали новобрачных. На крыльце общались, обменивались новостями, отдыхали, разговаривали о делах. Поэтому крыльцо занимало видное место, было высоким и поднималось на столбах или срубах ввысь.

Крыльцо – «визитная карточка дома и его хозяев», отражающее их гостеприимство, достаток и радушие. Дом считался нежилым, если у него разрушено крыльцо. Украшали крыльцо тщательно и красиво, орнамент использовался такой же, как и на элементах дома. Это мог быть геометрический или растительный орнамент.

Как Вы думаете, от какого слова образовалось слово «крыльцо»? От слова «крыть», «крыша». Ведь крыльцо обязательно было с крышей, защищающей от снега и дождя.
Часто в русской избе было два крыльца и два входа. Первый вход – парадный, там устраивались лавки для беседы и отдыха. А второй вход – «грязный», он служил для хозяйственных нужд.

Печь располагалась около входа и занимала примерно четверть пространства избы. Печь – один из сакральных центров дома. «Печь в дому – то же что алтарь в церкви: в ней печется хлеб». «Печь нам мать родная», «Дом без печи – нежилой дом». Печь имела женское начало и находилась в женской половине дома. Именно в печи сырое, неосвоенное превращается в вареное, «своё», освоенное. Печь располагается в углу, противоположном от красного угла. На ней спали, ее использовали не только в приготовлении пищи, но и в целительстве, в народной медицине, в ней маленьких деток мыли зимой, на ней грелись дети и старики. В печи обязательно держали заслонку закрытой, если кто-то уехал из дома (чтобы вернулся и дорога была счастливой), во время грозы (т.к. печь –еще один вход в дом, связь дома с внешним миром).

Матица – брус, идущий поперек русской избы, на котором держится потолок. Это граница передней и задней части дома. Гость, приходящий в дом, без разрешения хозяев не мог зайти дальше матицы. Сидеть под матицей означало сватать невесту. Чтобы всё удалось, надо было перед уходом из дома подержаться за матицу.

Всё пространство избы делилось на женское и мужское. Мужчины работали и отдыхали, принимали гостей в будни в мужской части русской избы – в переднем красном углу, в сторону от него к порогу и иногда под полатями. Рабочее место мужчины при починке было рядом с дверью. Женщины же и дети работали и отдыхали, бодрствовали в женской половине избы – около печи. Если женщины принимали гостей, то гости сидели у порога печи. На собственно женскую территорию избы гости могли зайти только по приглашению хозяйки. Никогда представители мужской половины без особой крайней надобности не заходили на женскую половину, а женщины – на мужскую. Это могло быть воспринято как оскорбление.

Лавки служили не только местом для сидения, но и местом для сна. Под голову при сне на лавке подкладывался подголовник.

Лавка у дверей называлась «коник», она могла быть рабочим местом хозяина дома, а также на ней мог переночевать любой человек, зашедший в дом, нищий.

Над лавками выше окон параллелльно лавкам делались полки. На них клали шапки, нитку, пряжу, прялки, ножи, шило и другие предметы домашнего обихода.

Взрослые пары в браке спали в горенках, на лавке под полатями, в отдельных своих клетях – в своих местах. Старики спали на печке или у печки, детки – на печи.

Вся утварь и мебель в русской северной избе располагаются вдоль стен, а центр остается свободным.

Светлицей называлась комната – светёлка, горенка на втором этаже дома, чистая, ухоженная, для рукоделия и чистых занятий. Здесь были шкаф, кровать, диван, стол. Но также как и в избе все предметы расставлялись вдоль стен. В горенке стояли сундуки, в которые собирали приданое для дочерей. Сколько дочерей на выданье – столько и сундуков. Здесь жили девушки – невесты на выданье.

Размеры русской избы

В древности русская изба не имела внутренних перегородок и была по форме квадратом или прямоугольником. Средние размеры избы были от 4 Х 4 метра до 5, 5 х 6, 5 метров. У середняков и зажиточных крестьян избы были большие – 8 х 9 метров, 9 х 10 метров.

Убранство русской избы

В русской избе различались четыре угла: печной, бабий кут, красный угол, задний угол (у входа под полатями). Каждый угол имел своё традиционное назначение. А вся изба в соответствии с углами делилась на женскую и мужскую половину.

Женская половина избы проходит от устья печи (выходное отверстие печи) до передней стены дома.

Один из углов женской половины дома – это бабий кут. Его еще называют «запечье». Это место около печи, женская территория. Здесь готовили пищу, пироги, хранилась утварь, жернова. Иногда «женская территория» дома отделялась перегородкой или ширмой. На женской половине избы з а печью были шкафчики для кухонной посуды и съестных припасов, полки для столовой посуды, ведра, чугуны, кадки, печные приспособления (хлебная лопата, кочерга, ухват). «Долгая лавка», которая шла по женской половине избы вдоль боковой стены дома, тоже была женской. Здесь женщины пряли, ткали, шили, вышивали, здесь висела и детская люлька.

Никогда мужчины на «женскую территорию» не входили и не трогали ту утварь, которая считается женской. А чужой человек и гость даже заглянуть в бабий кут не мог, это было оскорбительным.

По другую сторону печи было мужское пространство , «мужское царство дома». Здесь стояла пороговая мужская лавка, где мужчины занимались домашней работой и отдыхали после трудового дня. Под ней нередко был шкафчик с инструментами для мужских работ.Женщине сидеть на пороговой лавке считалось неприличным. На боковой лавке в задней части избы они отдыхали днем.

Русская печь

Примерно четвертую, а иногда и третью часть избы занимала русская печь. Она была символом домашнего очага. В ней не только готовили пищу, но и готовили корм скоту, пекли пироги и хлеб, мылись, обогревали помещение, на ней спали и сушили одежду, обувь или продукты, в ней сушили грибы и ягоды. А в подпечке даже зимой могли содержать кур. Хотя печь и очень большая, она не «съедает», а, наоборот, расширяет жизненного пространство избы, превращая его многомерное, разновысотное.

Недаром есть поговорка «плясать от печки», ведь всё в русской избе начинается именно с печи. Помните былину про Илью Муромца? Былина нам говорит, что Илья Муромец «лежал на печи 30 лет и 3 года», то есть не мог ходить. Не на полатях и не на лавках, а на печи!

«Печь нам как мать родная», — говорили раньше люди. С печью были связаны многие народные лечебные практики. И приметы. Например, нельзя в печь плеваться. И нельзя было ругаться, когда горел в печи огонь.

Новую печь начинали прогревать постепенно и равномерно. Первый день начинали с четырех полен, и постепенно каждый день добавляли по одному полену чтобы прокалить весь объем печи и чтобы она была без трещин.

Сначала в русских домах были глинобитные печи, которые топились по-черному. То есть печь тогда не имела вытяжной трубы для выхода дыма. Дым выпускался через дверь или через специальное отверстие в стене. Иногда думают, что черные избы были только у нищих, но это не так. Такие печи были и в богатых хоромах. Черная печь давала больше тепла и дольше его хранила, чем белая. Прокопченные стены не боялись сырости или гнили.

Позже печи стали строить белыми – то есть стали делать трубу, через которую выходил дым.

Печь находилась всегда в одном из углов дома, который назывался печной, дверной, малый угол. По диагонали от печи находился всегда красный, святой, передний, большой угол русского дома.

Красный угол в русской избе

Красный угол – центральное главное место в избе , в русском доме. Его еще называют «святой», «божий», «передний», «старший», «большой». Он освещен солнцем лучше всех других углов в доме, всё в доме ориентировано по отношению к нему.

Божница в красном углу как алтарь православного храма и осмыслялась как присутствие Бога в доме. Стол в красном углу – церковный престол. Здесь, в красном углу молились на образа. Здесь за столом проходили все трапезы и главные события в жизни семьи: рождение, свадьба, похороны, проводы в армию.

Здесь находились не только образа, но и Библия, молитвенные книги, свечи, сюда приносили веточки освященной вербы в Вербное воскресенье или веточки березы в Троицу.

Красному углу особо поклонялись. Здесь во время поминок ставили лишний прибор для ушедшей в мир иной души.

Именно в Красном углу подвешивали щепных птиц счастья, традиционных для Русского Севера.

Места за столом в красном углу были жестко закреплены традицией, причем не только во время праздников, но и во время обычных приемов пищи. Трапеза объединяла род и семью.

• Место в красном углу, в центре стола, под иконами, было самым почетным. Здесь сидели хозяин, самые уважаемые гости, священник. Если гость без приглашения хозяина прошел и сел в красный угол — это считалось грубейшим нарушением этикета.
• Следующая по значимости сторона стола – правая от хозяина и ближайшие к нему места справа и слева. Это «мужская лавка». Здесь рассаживались по старшинству мужчины семьи вдоль правой стены дома к его выходу. Чем старше мужчина, тем ближе он сидит к хозяину дома.
• А на «нижнем» конце стола на «женской лавке», идущей вдоль фронтона дома садились женщины и дети.
• Хозяйка дома размещалась напротив мужа со стороны печи на приставной скамье. Так было удобнее подавать еду и устраивать обед.
• Во время свадьбы новобрачные также сидели под образами в красном углу.
• Для гостей была своя – гостевая лавка. Она расположена у окна. До сих пор есть такой обычай в некоторых районах усаживать гостей у окна.

Такое расположение членов семьи за столом показывает модель социальных отношений внутри русской семьи.

Стол – ему придавалось большое значение в красном углу дома и в целом в избе. Стол в избе стоял на постоянном месте. Если дом продавали, то его продавали обязательно вместе со столом!

Очень важно: Стол – это длань Божья. «Стол – это то же, что в алтаре престол, а поэтому сидеть за столом и вести себя нужно так, как в церкви» (Олонецкая губерния). Не разрешалось на обеденном столе располагать посторонние предметы, потому что это место самого Бога. Нельзя было стучать по столу: «Не бей стола, стол – Божья ладонь!». Всегда на столе должен был быть хлеб – символ достатка и благополучия в доме. Говорили так: «Хлеб на стол – так и стол престол!». Хлеб – символ достатка, изобилия, материального благополучия. Поэтому он всегда и должен был быть на столе – Божьей ладони.

Небольшое лирическое отступление от автора. Дорогие читатели этой статьи! Наверное, вы думаете, что всё это устарело? Ну при чем тут хлеб на столе? А Вы испеките дома бездрожжевой хлеб своими руками – это достаточно легко! И вы тогда поймете, что это совсем другой хлеб! Непохожий на хлеб из магазина. Да еще и каравай по форме – круг, символ движения, роста, развития. Когда я в первый раз испекла не пирожки, не кексы, а именно хлеб, и запахом хлеба пропах весь мой дом, я поняла, что такое настоящий дом – дом, где пахнет.. хлебом! Куда хочется возвращаться. У Вас нет на это времени? Я тоже так считала. Пока одна из мам, с детьми которой я занимаюсь и которых у нее десять!!!, не научила меня печь хлеб. И тогда я подумала: «Если уж мама десяти детей находит время печь своей семье хлеб, то уж у меня на это точно время есть!» Поэтому я понимаю, почему хлеб – всему голова! Это надо прочувствовать своими руками и своей душой! И тогда каравай на Вашем столе станет символом Вашего дома и принесет вам много радости!

Стол устанавливался обязательно вдоль половиц, т.е. узкая сторона стола была направлена к западной стене избы. Это очень важно, т.к. направлению «продольное – поперечное» в русской культуре придавался особый смысл. Продольное имело «положительный» заряд, а поперечное – «отрицательный». Поэтому все предметы в доме старались уложить в продольном направлении. Также поэтому именно вдоль половиц садились при обрядах (сватовства, как пример) – чтобы всё удачно прошло.

Скатерть на столе в русской традиции тоже имела очень глубокий смысл и составляет единое целое со столом. Выражение «стол да скатерть» символизировало гостеприимство, хлебосольство. Иногда скатерть называлась «хлебосолкой» или «самобранкой». Свадебные скатерти хранили как особую реликвию. Скатертью покрывали стол не всегда, а в особых случаях. Но в Карелии, например, скатерть должна была быть всегда на столе. На свадебный пир скатерть брали особую и стелили ее изнанкой вверх (от порчи). Скатерть могли расстилать на земле во время поминок, ведь скатерть – это «дорога», связь между миром космическим и миром человека, недаром до нас дошло выражение «скатертью – дорога».

За обеденным столом собирались семьей, крестились перед едой и читали молитву. Ели чинно, вставать во время еды было нельзя. Глава семьи – мужчина- начинал трапезу. Он разрезал еду на куски, резал хлеб. Женщина обслуживала всех за столом, подавала еду. Трапеза была длинная, неторопливая, долгая.

В праздники красный угол украшали ткаными и вышитыми полотенцами, цветами, ветками деревьев. На божницу вешали вышитые и тканые полотенца с узорами. В вербное воскресенье красный угол украшался веточками вербы, в Троицу –березовыми ветками, вересом (можжевельником) – в Великий четверг.

Интересно подумать о наших современных домах:

Вопрос 1. Разделение на «мужскую» и «женскую» территорию в доме не случайно. А у нас в современных квартирах есть «женский тайный уголок» — личное пространство как «женское царство», вмешиваются ли в него мужчины? Нужен ли он нам? Как и где можно его создать?

Вопрос 2 . А что у нас находится в красном углу квартиры или дачи – что является главным духовным центром дома? Давайте присмотримся к своему дому. И если нужно что-то исправить, то сделаем это и создадим в своем доме красный угол, создадим его действительно объединяющим семью. Иногда встречаются в Интернете советы поставить в красный угол как в «энергетический центр квартиры» компьютер, организовать в нем свое рабочее место. Я всегда удивляюсь таким рекомендациям. Здесь, в красном — главном углу — быть то, что важно в жизни, что объединяет семью, что несет истинные духовные ценности, что является смыслом и идеей жизни семьи и рода, но никак не телевизор или офисный центр! Давайте вместе подумаем, что это может быть.

Виды русских изб

Сейчас очень многие семьи интересуются русской историей и традициями и строят дома как это делали наши предки. Иногда считается, что должен существовать только один тип дома по расположению его элементов, и только этот тип дома «правильный» и «исторический». На самом же деле место расположения основных элементов избы (красный угол, печь) зависит от региона.

По месту расположения печи и красного угла различаются 4 типа русской избы. Каждый тип характерен для определенной местности и климатических условий. То есть нельзя прямо сказать: всегда печь была строго здесь, а красный угол – строго вот тут. Давайте их рассмотрим подробнее на рисунках.

Первый тип – северно-среднерусская изба. Печь расположена рядом с входом направо или налево от него в одном из задних углов избы. Устьем печь повернута к передней стене избы (Устье – это выходное отверстие русской печи). По диагонали от печи – красный угол.

Второй тип – западно-русская изба. Печь была также расположена рядом с входом направо или налево от него. Но она была повернута устьем к длинной боковой стене. То есть устье печи находилось около входной двери в дом. Красный угол находился также по диагонали от печи, но пищу готовили в другом месте избы – ближе к двери (см. рисунок). У боковой стороны печи делали настил для сна.

Третий тип – восточная южнорусская изба. Четвертый тип – западная южнорусская изба. На юге дом ставился к улице не фасадом, а боковой длинной стороной. Поэтому здесь расположение печи было совсем иным. Печь ставилась в дальнем от входа углу. По диагонали от печи (между дверью и передней длинной стеной избы) был красный угол. В восточных южнорусских избах устье печи было повернуто к входной двери. В западных южнорусских избах устье печи было повернуто к длинной стене дома, выходившей на улицу.

Несмотря на разные виды изб, в них соблюдается общий принцип строения русского жилища. Поэтому даже оказавшись далеко от дома, путник всегда мог сориентироваться в избе.

Элементы русской избы и крестьянской усадьбы: словарик

В крестьянской усадьбе хозяйство было большое – в каждой усадьбе были и от 1 до 3 амбаров для хранения зерна и ценных вещей. А также была баня – самая удаленная от жилого дома постройка. Каждой вещи – своё место. Это принцип из пословицы соблюдался всегда и везде. Всё в доме было продумано и устроено разумно, чтобы не тратить лишние силы и время на ненужные действия или передвижения. Всё под рукой, всё удобно. Современная эргономика жилища родом из нашей истории.

Вход в русскую усадьбу был со стороны улицы через крепкие ворота. Над воротами была крыша. А у ворот по стороны улицы под крышей– лавочка. На лавочку могли присесть не только жители деревни, но и любой прохожий. Именно у ворот было принято встречать и провожать гостей. И под крышей ворот можно было радушно их встретить или поговорить на прощание.

Амбар – отдельно стоящее небольшое строение для хранения зерна, муки, припасов.

Баня – отдельно стоящее здание (самая дальняя от жилого дома постройка) для мытья.

Венец – бревна одного горизонтального ряда в срубе русской избы.

Ветренница – резное солнце, прикрепляемое вместо полотенца на фронтоне избы. Пожелание богатого урожая, счастья, благополучия семье, живущей в доме.

Гумно – площадка для молотьбы сжатого хлеба.

Клеть — конструкция в деревянном строительстве, образуется положенными друг на друга венцами из бревен. Хоромы состоят из нескольких клетей, объединенных переходами и сенями.

Курицы –элементы крыши русского дома, построенного без гвоздей. Говорили так «Курицы и конь на крыше – в избе будет тише». Имеются ввиду именно элементы крыши – конек и курицы. На курицы укладывался водотечник — выдолбленное в виде желоба бревно для отвода воды с крыши. Изображение именно «куриц» не случайно. Курица и петух связывались в народном сознании с солнцем, поскольку эта птица оповещает о восходе солнца. Крик петуха, по народным поверьям, отгонял нечистую силу.

Ледник – прадедушка современного холодильника – помещение со льдом для хранения продуктов

Матица – массивная деревянная балка, на которую настлан потолок.

Наличник – украшение окна (оконного проема)

Овин –строение для сушки снопов перед молотьбой. Снопы раскладывались на настиле и сушились.

Охлупень – конь – соединяет два крыла дома, два ската крыши воедино. Конь символизирует солнце, движущееся по небу. Это обязательный элемент конструкции кровли, построенной без гвоздей и оберег дома. Охлупень еще называют «шелом» от слова «шлем», что связано с защитой дома и означает шлем древнего воина. Возможно, эту деталь избы назвали «охлупнем», потому что при укладке на место он издаёт звук «хлоп». Охлупни применяли чтобы обойтись без гвоздей при строительстве.

Очелье – так называлась наиболее красиво украшенная часть русского женского головного убора на лбу («на челеИ также называлась и часть украшения окна – верхняя часть «украшения лба, чела» дома. Очелье – верхняя часть наличника на окне.

Поветь – сеновал, сюда можно было въехать прямо на телеге или на санях. Находится это помещение прямо над скотным двором. Здесь же хранили лодки, рыбачьи снасти, охотничье снаряжение, обувь, одежда. Здесь сушили и ремонтировали сети, мяли лён и делали другие работы.

Подклет – нижнее помещение под жилыми помещениями. Подклет использовался для хранения продуктов и хозяйственных нужд.

Полати – деревянный настил под потолком русской избы. Они устраивались между стеной и русской печью. На полатях можно было спать, так как печь долго хранила тепло. Если печь для обогрева не топили, то на полатях хранили в это время овощи.

Полицы – фигурные полки для утвари над лавками в избе.

Полотенце — короткая вертикальная доска на стыке двух причелин, украшенная символом солнца. Обычно полотенце повторяло узор причелин.

Причелины – доски на деревянной крыше дома, прибиваемые к торцам над фронтоном (очельем избы), предохраняя их от загнивания. Причелины украшались резьбой. Узор состоит из геометрического орнамента. Но встречается и орнамент с ягодами винограда – символа жизни и продолжения рода.

Светлица – одно из помещений хором (см. «хоромы») на женской половине, в верхней части строения, предназначенное для рукоделия и других домашних занятий.

Сени – входное холодное помещение в избе, обычно сени не отапливались. А также входное помещение между отдельными клетями в хоромах. Это всегда хозяйственное помещение для хранения. Здесь хранилась домашняя утварь, была лавка с вёдрами и подойниками, рабочая одежда, коромысла, серпы, косы, грабли. В сенях делали грязную домашнюю работу. В сени выходили двери всех помещений. Сени — защита от холода. Открывалась входная дверь, холод впускался в сени, но оставался в них, не доходя до жилых помещений.

Фартук – иногда на домах со стороны главного фасада делали «фартуки», украшенные мелкой резьбой. Это дощатый свес, защищающий дом от осадков.

Хлев – помещение для скота.

Хоромы — большой жилой деревянный дом, который состоит из отдельных строений, объединенных сенями и переходами. галереями. Все части хором были разными по высоте – получалось очень красивое многоярусное строение.

Утварь русской избы

Посуда для приготовления еды хранилась в печке и у печки. Это котлы, чугунки для каш, супов, глиняные латки для запекания рыбы, чугунные сковородки. Красивую фарфоровую посуду хранили так, чтобы ее всем было видно. Она была символом достатка в семье. Праздничную посуду хранили в горницу, в шкафу – заблюднике выставлялись тарелки. Повседневную посуду держали в навесных шкафчиках. Обеденная посуда состояла из большой миски из глины или дерева, деревянных ложек, берестяной или медной солонки, чашек с квасом.

Для хранения хлеба в русской избе использовались расписные короба, ярко раскрашенные,солнечные, радостные. Роспись короба выделяла его среди других вещей как вещь значимую, важную.

Чай пили из самовара.

Сито использовалось и для просеивания муки, и как символ богатства и плодородия, уподоблялось небесному своду (загадка «Сито вито, решетом покрыто», отгадка – небо и земля).

Соль — это не только еда, но и оберег. Поэтому и подавали гостям хлеб с солью как приветствие, символ гостеприимства.

Самой распространенной была глиняная посуда- горшок. В горшках приготовляли кашу и щи. Щи в горшке хорошо упревали и становились намного вкуснее и наваристее. Да и сейчас, если мы сравним по вкусу суп и кашу из русской печи и с плиты – то сразу же почувствуем разницу во вкусе! Из печки – вкуснее!

Для хозяйственных нужд в доме использовались бочки, кадки, лукошки. Жарили пищу на сковородах, как и сейчас. Замешивали тесто в деревянных корытах и чанах. Воду носили в ведрах, кувшинах.

У хороших хозяев сразу же после приема пищи вся посуда мылась дочиста, вытиралась и ставилась опрокинутой на полках.

Домострой говорил так: «дабы всё всегда было чисто и готово на стол или в поставцы».

Чтобы поставить посуду в печь и достать из печи нужны были ухваты . Если у Вас будет возможность попробовать поставить наполненный едой полный горшок в печь или достать его из печи – Вы поймете, насколько это физически трудная работа и какими сильными раньше были женщины даже без занятий фитнесом:). Для них каждое движение было зарядкой и физкультурой. Это я серьезно 🙂 — я попробовала и оценила как это непросто достать большой котел с едой на большую семью с помощью ухвата!

Для загребания углей использовалась кочерга.

В 19 веке на смену глиняным горшкам пришли металлические. Они называются чугунки (от слова «чугун»).

Для жарки и запекания использовались глиняные и металлические сковородки, латки, жаровни, плошки.

Мебели в нашем понимании этого слова в русской избе почти не было. Мебель появилась намного позже, не так давно. Никаких гардеробов или комодов. Одежду и обувь и другие вещи хранили не в избе.

Самое ценное в крестьянском доме – парадную утварь, праздничную одежду, приданое дочерям, деньги – хранили в сундуках . Сундуки были всегда с замками. Оформление сундука могло поведать о зажиточности его хозяина.

Декор русской избы

Расписать дом (раньше говорили «расцвести») мог мастер по росписи. Расписывали на светлом фоне диковинные узоры. Это и символы солнца – круги и полукружия, и крестики, и удивительные растения и животные. Также избу украшали резьбой по дереву. Женщины ткали и вышивали, вязали и украшали свой дом своим рукоделием.

Угадайте, каким инструментом делалась резьба в русской избе? Топором! А роспись домов делали «маляры» — так называли художников. Они расписывали фасады домов – фронтоны, наличники, крыльцо, причелины. Когда появились белые печи, то стали расписывать и в избах опечья и перегородки, шкафчики.

Декор фронтона крыши северного русского дома – это фактически изображение космоса. Знаки солнца на причелинах и на полотенце – изображение пути солнца – восход, солнце в зените, закат.

Очень интересен орнамент, украшающий причелины. Ниже солярного знака на причелинах можно увидеть несколько трапециевидных выступов – лапки водоплавающих птиц. Для северян солнце вставало из воды, и садилось тоже в воду, ведь вокруг было много озер и рек, поэтому и изображались водоплавающие птицы — подводно- подземный мир. Орнамент на причелинах олицетворял семислойное небо (помните старинное выражение – «быть на седьмом небе от счастья»?).

В первом ряду орнамента причелин – кружки, иногда соединенные с трапециями. Это символы небесной воды – дождя и снега. Другой ряд изображений из треугольников – слой земли с семенами, которые проснутся и дадут урожай. Получается, что солнце поднимается и движется по семислойному небу, один из слоев которого содержит запасы влаги, а другой – семена растений. Солнце сначала светит не в полную силу, потом находится в зените и в конце закатывается вниз чтобы в следующее утро снова начать свой путь по небу. Один ряд орнамента не повторяет другой.

Такой же орнамент по символике можно встретить на наличниках русского дома и на декоре окон средней полосы России. Но в декоре окон есть и свои особенности. На нижней доске наличника – неровный рельеф избы (вспаханное поле). На нижних концах боковых досок наличника – сердцевидные изображения с отверстием в середине – символ погруженного в землю семени. То есть мы видим в орнаменте проекцию мира с самыми важными для земледельца атрибутами – засеянной семенами землей и солнцем.

Пословицы и поговорки о русской избе и ведении хозяйства

• Дома и стены помогают.
• Всякий дом хозяином держится. Дом красится хозяином.
• Каково на дому – такого и самому.
• Наживи хлевину, а там и скотину!
• Не по дому господин, а дом по господину.
• Не дом хозяина красит, а хозяин – дом.
• Дома – не в гостях: посидев, не уйдешь.
• Добрая жена дом сбережет, а худая – рукавом растрясет.
• Хозяйка в дому – что оладушек в меду.
• Горе тому, кто непорядком живет в дому.
• Коли изба крива – хозяйка плоха.
• Каков строитель – такова и обитель.
• У нашей хозяюшки все в работе – и собаки посуду моют.
• Дом вести – не лапти плести.
• В доме хозяин больше архиере
• Животинку дома заводить – не разиня рот ходить.
• Дом невелик, да лежать не велит.
• Что в поле ни родится, всё в доме пригодится.
• Не хозяин, кто своего хозяйства не знает.
• Не местом ведется достаток, а хозяином.
• Домом не управил – так и городом не управить.
• Деревня богата, так и город богат.
• Добра голова сто рук кормит.

Дорогие друзья! Мне хотелось показать в этой избе не просто историю русского дома, но и поучиться у наших предков вместе с вами ведению домашнего хозяйства – разумному и красивому, радующему душу и глаз, ж изни в гармонии и с природой, и со своей совестью. Кроме того, очень многие моменты в отношении к дому как к домашнему очагу наших предков очень важны и актуальны и сейчас для нас, живующих в 21 веке.

Материалы к этой статье собирались и изучались мной очень долго, проверялись в этнографических источниках. А также я использовала материалы рассказов моей бабушки, которая поделилась со мной воспоминаниями ранних лет своей жизни в северной деревне. И только сейчас, во время отпуска и моего житья – бытья в деревне на природе, я наконец завершила эту статью. И поняла, почему я так долго не могла ее написать: в суете столицы в обычном панельном доме в центре Москвы под грохот машин мне было слишком трудно писать о гармоничном мире русского дома. А вот здесь- на природе – я очень быстро и легко, от души завершила эту статью.

Если Вам захочется более подробно узнать о русском доме, то ниже Вы найдете библиографию по этой теме для взрослых и для детей.

Я надеюсь, что эта статья поможет Вам интересно рассказать о русском доме во время летних путешествий в деревню и в музеи русского быта, а также подскажет, как рассматривать с детьми иллюстрации к русским сказкам.

Литература о русской избе

Для взрослых

1. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. – Л.: Наука, 1983 (Институт этнографии им. Н.Н. Миклухо – Маклая)
2. Бузин В.С. Этнография русских. – СПб.: Издательство Санкт- Петербургского университета, 2007
3. Пермиловская А.Б. Крестьянский дом в культуре Русского Севера. – Архангельск, 2005.
4. Русские. Серия «Народы и культуры». – М.: Наука, 2005. (Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо – Маклая РАН)
5. Соболев А.А. Мудрость предков. Русские двор, дом, сад. – Архангельск, 2005.
6. Суханова М. А. Дом как модель мира// Дом человека. Материалы межвузовской конференции– СПб., 1998.

Для детей

1. Александрова Л. Деревянное зодчество Руси. – М.: Белый город, 2004.
2. Заручевская Е. Б. Про крестьянские хоромы. Книга для детей. – М., 2014.

Русская изба: видео

Видео 1. Детская познавательная видеоэкскурсия: детский музей деревенского быта

Видео 2. Фильм о северной русской избе (музей г. Киров)

Видео 3. Как строят русскую избу: документальный фильм для взрослых

Получите НОВЫЙ БЕСПЛАТНЫЙ АУДИОКУРС С ИГРОВЫМ ПРИЛОЖЕНИЕМ

«Развитие речи от 0 до 7 лет: что важно знать и что делать. Шпаргалка для родителей»

Если нам надо нагнать на читателей жути, самый верный способ — это задействовать страх перед неизвестностью.

Когда люди сталкиваются с необъяснимым явлением, пусть даже вымышленным, у них автоматически возникает нужная нам реакция.

Способ 1. “Неправильный” цвет

Представьте себе больничную палату, выкрашенную в кроваво-красный цвет. А как насчет детской комнаты грязно-болотного цвета? Плитка на кухне — с веселыми алыми горошинами, подозрительно напоминающими капли крови… Милая девушка с белыми зрачками — как у вареной рыбы…

Все это выглядит “неправильно”, и поэтому тревожит подсознание читателя.

Способ 2. Несоответствие месту или ситуации

Допустим главный герой входит в помещение — в самую обычную комнату, оглядывается кругом и вдруг обнаруживает… нечто . Например, присохший к стене маленький кусочек мяса или дверную ручку, привинченную не к двери, а к стене.

Подозрительный объект одновременно вызывает и любопытство и тревогу, и читателю уже трудно оторваться от книги — ему хочется узнать, что будет дальше.

Способ 3. Подозрительные действия

Действия и звуки, которые явно не соответствуют обычному порядку вещей, действуют на наше подсознание аналогичным образом, но только еще в большей степени. Если что-то движется “неправильно”, у нас в мозгу мгновенно зажигает “сигнал опасности”.

Представьте себе, что поверхность стола, за которым вы сидите, вдруг начинает пузыриться и трескаться. Все это страшно только потому, что необъяснимо (ну и стол, разумеется, жалко — все-таки он денег стоит).

Покопайтесь в своих кошмарах: что вас больше всего пугало? Мне однажды приснилось, что у моей собаки разом выпали все зубы.

Способ 4. Зловещий предмет

Есть ряд предметов, которые по определению выглядят подозрительно для нашего подсознания:

• Зеркала (как портал в иную реальность)
• Плотные портьеры (кто знает, что за ними скрывается)
• Запертые двери
• Грязные, растрепанные куклы (наше подсознание вообще не любит, чтобы детство ассоциировалось с упадком, смертью и тленом).
• Раковина или бассейн с подозрительной жидкостью
• Сломанные перила на большой высоте

Вещи, связанные со смертью и болью

• Атрибуты похорон и траура
• Шприцы
• Грязные бинты
• Кости
• Пятна крови
• Погибшие растения
• Искусственные цветы (мелочь, но довольно символичная)

Все, что связано со зловещими суевериями

• Вороны
• Черные кошки
• Число 13
• Безобразные старики и старухи, похожие на злых колдунов

Все, что связано с покинутым жильем

• Развалины
• Заброшенные дома
• Толстый слой пыли
• Треснутые стекла
• Заколоченные двери

Способ 5. Ассоциации и метафоры

Можно заострить внимание читателей на объектах, которые служат предостережением герою. Это может быть, например, мертвая бабочка, застрявшая в паутине, или мигающий ярко-красный знак над запертой дверью — “Выхода нет”.

Способ 6. Слова-ключи

Множество слов в русском языке несут в себе “мрачный заряд”. Сами по себе такие слова никого не напугают, но в комбинации с нужными образами они могут дать очень мощный эффект. Например:

• Склизкий
• Мрачный
• Утробный
• Могильный
• Заплесневелый
• Жуткий и пр.

Составьте список прилагательных и наречий, связанных с угрозой, тревогой, смертью и разложением и у вас получится “словарь ужастика”, который можно адаптировать к вашему сюжету.

Способ 7. Игра на древних инстинктах человека

Тьма, ночной лес, кладбища, глаза хищника, светящиеся во тьме, тусклое освещение, запахи тлена и т.п. по определению вызывают в человеке страх.

Пусть это звучит банально, но это работает, потому что мы никуда не денемся от инстинктов, которым многие тысячи лет. Все, что пугало наших далеких предков, жмущихся к костру во мраке пещеры, до сих пор пугает и нас.

Если вы хотите показать читателям жуткое место, описывайте его с точки зрения персонажа, который уже воспринимает мир в определенном ключе. Он замечает не все подряд, а только то, что имеет для него особый, зловещий смысл.

Одно дело, если ваш читатель смотрит на происходящее с точки зрения стороннего наблюдателя, и совсем другое — если он вжился в образ героя и переживает за него, как за самого себя.

Здание Старинного особняка находится в Архангельске. Оно было построено в 1786 году. Судьба этого дома складывалась непросто: он неоднократно горел, несколько раз перестраивался, подправлялся, реконструировался, его никогда не использовали по назначению. Сначала здесь располагалась Банковая контора, затем – Променная контора, Коммерческий банк и, наконец, городская таможня.

В 1964 году здание было передано Музею изобразительных искусств. Несколько лет здесь размещалась выставка древнерусского искусства, позже – музейные фонды. С начала 1980-х годов Особняк реставрировали. В сентябре 1998 года состоялось открытие музея. Первая экспозиция – «Портрет в старинном интерьере» – предоставляла возможность увидеть преобразование художественных стилей в интерьере конца XVIII – начала XX веков. Образование ансамбля, куда кроме портретной живописи входят мебель, зеркала, фарфор, позволило создать особенную атмосферу, в которой произведения изобразительного искусства, как будто пробуждаются, оказавшись в близкой им среде. В доме организована постоянная экспозиция «Портрет в старинном интерьере».

Поскольку Особняк на Набережной никогда не был во владении конкретной семьи, авторы экспозиции решили не воспроизводить подлинный интерьер. Но с другой стороны, фонды музея хранили предметы убранства и быта XVIII — начала XX веков. Поэтому было решено восстановить жилую среду, в которую органично бы вписались музейные экспонаты.

В портретной галерее Старинного особняка имеются произведения, которые происходят из местных учреждений и старых домов. Среди них можно увидеть портрет И.К. Баженина (лицо, имеющее отношение к Архангельску) и царские портреты: Петра Великого, Елизаветы Петровны, Павла Петровича (II половина XVIII века). Портретная галерея характеризовала вкус хозяина, была предметом его гордости и тщеславия.

Кабинет хозяина являлся одной из главных комнат дворянского дома и представлял собой, своего рода, его интеллектуальный и хозяйственный центр. Основное место в кабинетной экспозиции занимают портреты архангельских губернаторов XVIII века: Т.И. Тутолмина, П.П. Коновницына и других. В интерьере воссоздано убранство кабинета конца XVIII – начала XIX веков.

В гостиной Старинного особняка вы сможете ощутить обстановку городского дома первой четверти XIX века. Гостиная XIX века являлась местом, где читали и сопереживали вслух, рукодельничали, «объяснялись», музицировали. Конечно, трудно себе представить гостиную без фортепиано. Кроме того, в убранстве интерьера главное место занимают мраморная скульптура и изделия из бронзы. Сердце гостиной – ее портреты, служащие в начале XIX века показателем жизненного уровня и положения в обществе. Чаще всего портреты были анонимными: неизвестны не только автор, но и изображенные на них люди. Группа таких портретов разместилась над диваном.

В доме находится комната с женским будуаром (середина XIX века), где хозяйка дома отдыхала от светских обязанностей, занималась чтением, рукоделием, вела обязательную переписку, о чем говорит изящный бюро-секретер. Также здесь можно увидеть туалетный столик и столик для рукоделья. Живописные картины этой комнаты передают самые разные настроения, созвучные миру женщины. Здесь представлены романтические полотна Айвазовского, Судковского, Боголюбова, сентиментальная идиллия западного художника в стиле рококо, «Семейная сцена» художника Шарля ван ден Деле и, естественно, портреты с изображением детей. Жемчужиной женского будуара является «Портрет неизвестной», переданный в 1929 году Архангельску Русским музеем, а в музей он попал из мастерской художника.

Заключительным залом Особняка является столовая. Обычно она была светлой, уютной комнатой. Главное место в интерьере занимает раздвижной стол «сороконожка», за которым собирались все члены семьи. Необходимым в столовой было наличие застекленных шкафов-горок, в которых выставлялись различные предметы из фарфора, стекла, фаянса. Особенное место в убранстве отводилось фарфору. В конце XIX века он представлял собой не просто объект коллекционирования и репрезентации, а являлся необходимой частью сервировки стола. На стене вы сможете увидеть «Портрет женщины в белом платье» А.И. Вахрамеева, портрет Н.Д. Видякиной неизвестного художника.

Старинный особняк на Набережной живет яркой, активной жизнью. Здесь регулярно организуются тематические выставки и экскурсии, вызывающие неподдельный интерес у местных жителей и туристов. В залах особняка можно услышать камерную музыку, устраиваются балы для детей, светские рауты, приемы и презентации.

Много ли кто из вас видел дом, где появились на свет дедушки и бабушки ваших родителей? Жаль, если не видели, так как среди этих стен проходила жизнь нескольких поколений наших предков, и в каждое из зданий они положили что-то свое, заветное, что наверное хотели оставить нам в наследство. Я видел дом, где живут мои бабушка и дедушка, и даже бываю в них, в их очень старом домике.

К селу, где живет моя бабушка, можно доехать электричкой и автобусом. Автобус идет дольше, но мы с родителями отдаем предпочтение именно этому виду транспорта. Автотрасса проходит мимо чернолесья, и в окна автобуса врывается аромат хвои.

Вдоль трасы стоят колодцы с художественно оформленными журавлями. Автобус обязательно останавливается возле одного из таких колодцев в жару, и пассажиры с наслаждением пьют холодную родниковую воду.

Вот мы на месте. Обычная сельская улица. Дом бабушки, как и много других, построен из белого кирпича. Он под черепичной крышей. На улицу выходят три окна. Дом как дом, ничего в нем особого. Тем не менее каждый, кто приезжает в село погостить и проходит мимо нашего дома, невольно замедляет возле него шаг. Почему? От дома невозможно отвести взгляд. Приводят в удивление чудо-окна. Они с витиеватой резьбой. Наличники окон украшены деревянным орнаментом со сложным переплетением стеблей, листвы и цветов-розеток. На карнизе под крышей изображены сказочные персонажи, цветы, листва, птицы. Красивая деревянная резьба есть и на двухстворчатых ставнях.

А что за чудо крыльцо! Оно расположено асимметрично дому, с правой стороны. Асимметрия предоставляет всему помещению особой привлекательности. Резные

столбики поддерживают кровлю крыльца, украшенную ажурной резьбой. Дед объяснил, почему эти столбики сделаны из дуба; дуб не боится воды.

В этом доме, хотя он и построен из кирпича, много дерева. На внутреннюю обработку пошла пихта, которая хуже других древесных пород сопротивляется влаге.

Большинство деревянных украшений извне дома — из сосны. Сосна — наиболее распространенная древесная порода на территории Харьковщины. Некоторые детали дома сделаны из лиственницы, например, ступеньки крыльца. Все деревянные украшения — дело рук моего дедушки. Он мастер на все руки: плотник, столяр, замечательный кузнец. Забор возле дома не высокий, рядом с калиткой — лавка; над ней дед соорудил навес. Он задумал и делать еще что-то необыкновенное, но я увижу это следующим летом, так как сейчас у деда много работы в поле, и ему некогда заниматься домом.

«Старый дом не похож на другие дома…»

В нашем городе много старых домов. Кто-то глядит на них свысока, предпочитая новые многоэтажные постройки, обеспеченные всеми благами современного жилья, но многие (хочется верить, что большинство) из наших жителей смотрят на этих деревянных и каменных старожилов с большим уважением, пытаясь представить себе их судьбу и судьбы людей, с ними связанных. К сожалению, моя память хранит не так много историй новозыбковских старинных домов, но некоторыми из них хочется поделиться. Расскажу о нескольких домах, которые теперь незаметно доживают свой век среди собратьев, или на наших глазах теряют свой старый привычный облик, неузнаваемо преображаясь после современных ремонтов.

Дом учителя

Вот дом, мимо которого моя бабушка всегда проходила с особым волнением и говорила мне, что когда она училась в гимназии, то в доме жила начальница гимназии. Как я недавно узнала, её звали Александра Александровна Ананьева. Бабушка вспоминала, что она была строгой, но очень честной и справедливой, знала всех гимназисток в лицо и по имени, обращалась к ним всегда на «Вы», даже к самым маленьким, ученицы её просто боготворили.

Но гимназии я уже, конечно, не застала. Во времена моего детства здесь был Дом учителя. Тогда такие дома, открытые соответствующим профсоюзом, были нередки, сейчас мы назвали бы такой Дом клубом по интересам, да он и тогда был клубом, не только для учителей всего города, но и для жителей близких к первой школе улиц и переулков. Заведующей этим Домом была замечательная женщина, Лидия Фёдоровна Ковалёва, жившая в одном из переулков, выходивших на ул. Замишевскую (теперь ул. Рошаля). Личная её жизнь сложилась не очень счастливо, и всё своё сердце, всю энергию она отдавала этому Дому.

Как сейчас помню – входишь через дверь, видную на фотографии, и попадаешь на застеклённую веранду, причём несколько стёклышек были цветными, и даже в самый пасмурный и безрадостный день там, как будто, сияла радуга. Жаль, что на этой веранде теперь просто небольшое окошко с обыкновенными стёклами. Но, конечно, не верандой запомнился больше всего Дом учителя, а своей великолепной библиотекой, в которой были самые разные книги, плотно уставленные на полках. Я рано научилась читать и проводила в библиотеке самые увлекательные часы своего детства. Лидия Фёдоровна позволяла своим читателям сколь угодно долго рыться в книгах, выбирая чтение по вкусу. Она никогда не говорила мне, что книга не по моему возрасту, лишь могла спросить: «Аня, ты уверена, что эта книга тебе понравится?»…

В течение многих лет, еженедельно, по субботам и воскресеньям, Лидия Фёдоровна показывала детям диафильмы. Мы приходили днём в прохладу и тишину этого Дома, усаживались на удобных стульях, на диване, а если нас собиралось много, то где придётся, и смотрели эти неподвижные картинки с коротким текстом, как самые захватывающие кинофильмы! Л.Ф. очень выразительно читала нам текст, поясняла то, что могло показаться непонятным, ведь приходили на эти сеансы, как правило, дошкольники, иногда ученики младших классов из её «актива», чтобы прочитать неграмотной малышне текст диафильма. Помню, что я читала эти тексты ещё до школы, чем чрезвычайно гордилась. Мы смотрели и сказки, и русскую классику, адаптированную для детей, познавательные диафильмы, истории о пионерах-героях, о войне, о природе, о путешествиях.

Казалось бы, такая малость – диафильм, а ведь как это развивало детей, до сих пор помню египетские пирамиды, впервые увиденные на маленьком экранчике в Доме учителя! В нём, вообще, было как-то очень уютно. Было тихо, хотя там всегда были люди, читали газеты, которые Дом получал в большом количестве, журналы, знакомились с книгами, методическими пособиями, программами, учителя, которые приходили сюда со всего города, что-то негромко обсуждали между собой. От старших знаю, что по вечерам там иногда проходили чаепития, учителя общались в такой неформальной обстановке, обсуждая какие-то свои дела.

Возможно, не все видели этот дом с обратной стороны. На этом фото понятно, что закрытые веранды имелись с обеих сторон, а, там, где видно какое-то полукружие над дверью, была ещё и открытая веранда. Этот дом по ул. Коммунистической, 12, расположенный рядом с первой школой, стал затем её частью, там были то швейные мастерские, то библиотека школы. Лидия Фёдоровна ушла на пенсию, это было, кажется, в конце 60-х годов, а Дом учителя перевели в здание по ул. Первомайской, 3, где прежде располагалось гороно, а гороно перевели в здание, расположенное там, где теперь большой жилой дом напротив банка, по той же Первомайской улице. Но в новом Доме учителя я не была ни разу…

Ул. Первомайская, 3. Здесь Дом учителя был в 70-80-е годы. Здание сильно перестроено.

Аптека

Несколько наискосок от Дома учителя располагалось интересное, частью кирпичное, частью деревянное, двухэтажное здание, где была аптека до её перевода в новый дом на площади. Переехала она, кажется, году в 1957-58. Помню, что тогда многие лекарства в аптеках готовили самостоятельно, их отдавали больным в маленьких баночках, коробочках, пузырьках или бутылочках, украшенных разноцветными бумажками – сигнатурками, так они назывались. (Сигнатура — это часть рецепта с указанием способа употребления лекарства, а также копия рецепта, прилагаемая аптекой к изготовленному лекарству).

Когда аптека переезжала, то часть таких бумажек почему-то выбросили. Мы, девочки, их собирали и использовали для игры, то это были «деньги» для наших воображаемых магазинов, то «ткань» для платьев бумажных кукол. На фото – вход в аптеку справа.

Городская библиотека

Расскажу ещё об одном здании, тоже утратившим то назначение, которое имело в моё время, вот здесь рассказывается, что изначально в нём была зимняя церковь, но я помню его как центральную городскую библиотеку, куда часто ходила в свои молодые годы.

Там всегда были очень доброжелательные библиотекари. А ходить приходилось не только за интересными книгами, но и чтобы поработать в читальном зале. Наша учительница географии Людмила Фёдоровна Борздыко всегда давала задание найти дополнительный материал о тех странах, которые мы изучали, вот и приходилось чуть ли не каждую неделю рыться в энциклопедиях и справочниках, теперь я понимаю, что это было очень правильно – приучать нас к поиску источников и работе с ними, а тогда, порой, брала досада, лучше бы я в это время почитала что-нибудь по собственному выбору, или просто погуляла.

Детская библиотека

Детская библиотека находилась на ул. Чкалова, сейчас дом уже не вспомню, но в 70-начале 80-х годов её филиал был на ул. Наримановской, в небольшом двухэтажном доме, на месте которого сейчас располагается «Старый замок». У меня сохранилась фотография этого интересного дома:

На месте правого крайнего окна был вход в небольшое помещение на первом этаже, где и был филиал библиотеки. Заведовала им Людмила Александровна Дунаева, в этом же доме и проживавшая. Вообще, таких небольших уютных домиков в городе было несколько. Наверное, строили их в одно время. В этом доме я однажды была, внутри он показался мне каким-то очень маленьким и тесным.

У дома Певзнера

По дороге от первой школы в центр города мы проходили мимо двух старых домов, примыкавших к дому Певзнера. Благодаря К.Попову, позволившему мне использовать эту фотографию, могу немного рассказать о них.

Не знаю, в какое именно время фотография сделана, во всяком случае столбов с таким количеством проводов я на площади не помню (может, не обращала внимания). Но вот слева мы видим маленький домик, а ещё левее – часть двухэтажного дома. В маленьком домике была когда-то колбасная Гениной (это я знаю по рассказам), а в двухэтажном на первом этаже находилась 7-я столовая, на втором – несколько квартир. Эта столовая была очень популярна у колхозников, торговавших на рынке. По дороге домой они обязательно там останавливались, лошадей привязывали на площади, а сами обедали (и не только!) в столовой.

Помню, мама, по случаю неожиданных гостей, послала меня однажды в эту столовую купить котлет с гарниром. Мне лет 7, вероятно, было. Я прочитала меню, но гарнира, почему-то, там не увидела, только рис и картошку. Пришлось купить одних котлет… Возмущённая мама объяснила мне, что к чему! Вот так в моём лексиконе появилось новое слово.

Дворничиха Хима

Ещё левее, на фото уже не видно, ближе к озеру был маленький привратницкий домик и остатки ворот с аркой, в этом домике жила дворничиха Хима, убиравшая внутренний двор дома Певзнера, где тогда располагались партийные учреждения. Уж не знаю, что это за имя, возможно, Евфимия. В любом городе есть такие чудаки и оригиналы, без которых городская картина не полная. Такой была и эта Хима. Была она одинокой, внешне малопривлекательной, с грубым голосом и страшно сама шумная и крикливая. Почему-то, считала своим долгом «воспитывать» детей, что выражалось в её запретах играть там, где они собирались, бегать там, где детям бегалось, на детей кричала, где бы их ни увидела и что бы они ни делали, дети её побаивались, а взрослые немного жалели.

Ходили слухи, что у неё все родственники погибли во время войны, что она едва не сошла с ума, но удержалась на какой-то тоненькой ниточке рассудка, который (рассудок), впрочем, был у неё не совсем здоров. Химу приглашали к себе жители города, чтоб она почистила уборные, вскопала огород, это было её небольшим доходом. Заработав деньги, Хима тут же отправлялась в эту столовую, или небольшую пивную с деревом посередине, расположенную в нескольких шагах от её домика, на площади, и там их и оставляла. Когда она умерла, в городе говорили, что надо бы дать соболезнование всем горожанам, что такой колоритной женщины больше нет. Она была, своего рода, городской достопримечательностью…

Дом врача Иванова

А вот об этом доме, по ул. Ленина, 50 я уже писала на исторической страничке форума, но уж коль идёт речь об истории старых домов, то перенесу и сюда.

Дом находится напротив автобусной остановки у ТЦ «Мельница». Он когда-то принадлежал городскому врачу Иванову. Слева была приёмная с отдельным входом, а в остальной части дома жила семья.

Этот доктор был прекрасным специалистом. Как лучший городской врач, он стал семейным врачом владельца спичечной фабрики Волкова.

Однако врач Иванов был страстным картёжником, во время игры он забывал обо всём! И случилось так, что, когда однажды сыну Волкова ночью стало очень плохо, и послали за доктором, то Иванов не прервал игру, отказался пойти к больному, хотя дом Волковых (нынешний музей) находился от его дома в нескольких десятках метров и заявил, что придет завтра, а к утру молодой человек умер.

Разумеется, Волков отказался от услуг такого врача, но Иванов продолжал практиковать, прожил в этом доме ещё много лет. Эту историю я узнала от бабушки, которая в юности была его пациенткой.

Вот этот дом зимой. Слева – бывший вход в докторский кабинет, справа – вход в жилую часть дома.

Вот то немногое, что мне захотелось вспомнить об истории наших старых домов.

Норвежский старинный деревянный дом

Вы, вероятно, сохранили в памяти иллюстрации к русским сказкам: избушки на курьих ножках, сказочные избы, деревянные церкви с каскадами острых деревянных кровель, башенок и шпилей… Все эти чудесные образы были заимствованы русским народным творчеством из старинного норвежского деревянного зодчества. На Руси норвежское деревянное зодчество стало известно благодаря проникновению варяжской культуры вместе с ее носителями князьями-викингами: Рюриком, Трувором и Синеусом. Во владениях Великого Новгорда викинги несли службу по охране морских и речных торговых путей Ганзейского союза. Варяжские наемники состояли позже и на службе у Ярослава Мудрого. Варяжский конунг (норвежский король) Харальд III Суровый (1015 — 1066) много лет жил в Древней Руси. Харальд бежал к Ярославу Мудрому в 1031 году. Здесь уже жил его брат Олав Святой с сыном Магнусом. Харальд командовал дружиной Ярослава, воевал против поляков. Позже в 1034-1035 годах он уехал в Византию, где пробыл в императорской гвардии до 1043 г. Он вернулся домой через Русь, через Киев, где женился на дочери Ярослава Елизавете. Погиб он пытаясь захватить английский трон.

В старинных норвежских сагах Древняя Русь (Гардарика) представала почти сказочной страной с несметными богатстывами и многим диковинками.

Самые ранние настоящие срубные дома в Норвегии и Швеции датируются XI в. н.э., в то время как на Руси срубные дома были известны уже с VIII–IX вв. н.э. Однако русский способ рубки сруба в обло очень прост и несовршенен, и остался практически неизменным с VIII в. н.э. Лишь в XVII–XVIII вв. на Руси стали рубить пазы для мха в верхнем бревне, а не в нижнем, как раньше, что продлевало срок службы дерева. Срубы данного славянского типа известны в Норвегии где с XI–XII вв. так строили жилища. Вероятно технология была привезена варяжскими наемниками, возращавшимися со службы на Руси. Позже русский сруб использовали в Норвегии только для нежилых строений таких как как колодцы, ряжи, быки мостов, сеновалы на выпасе. И уже в XI в. в Норвегии известен принципиально отличный способ рубки с самозаклинивающимся замком, который не допускает раскрытия щелей при усыхании дерева. Норвежская техника рубки в современном виде появилась уже в XIII веке.

Собрание уникальных образцов старинного норвежского деревянного зодчества находится в музее истории норвежской культуры Norsk Folkemuseum на музейном полуострове Бюгдой в Осло. В коллекции этого норвежского музея под открытым небом 153 постройки. В наших обзорах в ближайшее время можно познакомится со старинной деревянной архитектурой из шведского музея Скансен, финского музейного острова Сеурасаари и из новгородской музейной деревни Витославицы. Также можно прочитать очерк про более современные норвежские дома.

Зимняя юрта норвежских саамов и нъолла — домик на курьих ножках (хранилище продовольственных запасов). Гораздо более аутентичная саамская нъолла находится в Стокгольме в парке Скансен.		Старинный средневековый деревянный норвежский фермерский дом с хлевом и конюшней из долины Сетесдаль.
Для служебных построек викинги бревна распускали пополам: зачем тратить древесину там, где ее можно сэкономить?		Старинный деревянный амбар из норвежской деревни с традиционной зеленой кровлей.
На заднем плане средневековый норвежский деревянный амбар на курьих ножках из Sondre Tveito (Hovin) постройки XIV века. На первом этаже этого старинного деревянного амбара хранились съестные припасы, а на втором этаже — ткани и другие ценные вещи. Также на втором этаже находится кровать. На примере амбара на первом плане хорошо видно, как остроумно средневековые строители защищались от грызунов: ступени не доходят до крыльца, а вертикальные куриные ноги максимально затрудняют попадание грызунов внутрь постройки.		Еще однин шедевр норвежского старинного деревянного зодчества из провинции Телемарк (Rofshus). Конструкция амбара и клети на курьих ногах позволяла заменять сгнившую нижнюю обвязку постройки, сохраняя сам амбар. Также сохранность дома на курьих ножках обусловлена и прекрасной вентиляцией подпольного пространства.
Основа кровли для укладки соломы: толстый слой ржаной соломы служит отличным утеплителем и не пропускаяет осадки. Поджечь плотную и твердую ражную солому с малым количеством органики также весьма затруднительно. Как выглядет соломенная кровля можно посмотреть в статье про шведскую деревянную архитектуру.		Вид на ферму XVIII века из округа Фъордане.
Ставкирке из Гола (Hallingdal) построена в 1212 году. Эта старинная деревянная церковь была перемещена Обществом сохранения памятников древности Норвегии в музей в 1880-е годы. Оплатил перенос церкви в музей на Бюгдой король Оскар II. Реплика этой старинной ставкирке построена на месте ее прежнего нахождения и еще один экземпляр построен в Северной Дакоте, США, где проживает много выходцев из Норвегии.		Ставкирке — это деревянная церковь эстакадной каркасной конструкции с заполением стен веритикально расположенными бревнами (бочарная стена). Данная техника была широко распространена в Северной Европе. В период распростарнения Христианства в Норвегии с 1130 по 1350 было построено около двух тысяч ставкирке. На сегодняшний день сохранилось 29 таких церквей, из которых 28 находятся в Норвегии. Самая древняя (1130 год) из них и наиболее украшенная находится в Урнесе. Она включена с Список всемирного наследия ЮНЕСКО.
Для постройки деревянных церквей викинги использовали сосны из горных районов, где благодаря постоянным холоным ветрам деревья растут очень медленно, а древесина получается плотная и твердая. Для консервации древесины викинги традиционно использовали черную смолу. Не знаю сколько прослужат современные антисептики для дерева, а черная смола успешно сохраняет эту церковь уже в течении 800 лет.		Верикальный бочарный палисад — конструкция времен викингов: деревянная рама заполняется распиленными пополам бревнами, которые задвигаются между верхним и нижним направляющим бревнами. Угловые столбы опираются на фундаментные камни.
Алтарь древней ставкирке из Гола. Роспись по дереву.		Внутри ставкирке угловые столбы являются символизируют четырех Евангелистов, а балки на которые опираются колонны символизируют 12 апостолов. Однако вверху церкви обнаружитвается и языческая символика.
Входной портал ставкирке богато декорирован резьбой с растительным орнаментом. В рисунке резьбы могут встречаться и мифологические (для нас, но не для викингов) животные.		Древние традиции сохраняются в Скандинавии: перед вами портал входа в Биологический музей Стокгольма, построенного в 1893 году архитектором Аги Линдегреном в традиционном норвежском стиле (как копия ставкирке).
Солярная символика на фронтоне норвежского старинного деревянного дома.		Старинный норвежский деревянный дом.
Охранная символика дома: смешение языческих и христианских символов.		Суровая старинная лестница для суровых викингов.
Резьба традиционно украшает и защищает портал вокруг входа в дом. Дверь в дом также украшена резным солярным символом.		«Здесь был Олав» 1876 год.
Несмотря на обмен технологиями с древней Русью, в Норвегии так и не появилась византийская печь для выпечки хлеба, которая также известна под названием «русская печь». Норвежцы долго предпочитали открытый очаг в центре дома.		Очаг служил для обогрева жилища и для приготовления пищи.
В таких кроватях спали не только гномики из диснеевских мультиков, но и самые настоящие викинги.		Нехитрый старинный деревянный крестьянский скарб.
Характерная шестигранная норвежская рубка стен деревянного дома.		Старинный норвежский фермерский деревянный дом из долины Нумедаль первой половины XIX века.
Норвежская деревянная водяная мельница на горном ручье.		Дмаете турбина с лопатками — это современное избретение? Викинги уже были знакомы с турбинами в качестве привода для мельничных жерновов.
Один из вариантов бочарной каркасной конструкции старинных норвежских деревянных построек.		Традиционный норвежский открытый камин надалеко ушел от открытого очага в центре дома.

Старинные дома в Финляндии  — Это Финляндия

У старых предметов есть своя история и в какой-то степени даже душа. Это касается и зданий. Финские дома вековой давности не просто место проживания, а особая философия жизни.

«Дом родился до меня и останется после меня»,  – написал в XIX веке известный финский поэт Йохан Людвиг Рунеберг. Сейчас эту фразу повторяют те неисправимые романтики, которые селятся в старых ветхих бревенчатых домах XVIII – XIX веков, и годами, а то и десятилетиями реставрируют их.

Благодаря этим энтузиастам в Финляндии наблюдается настоящий бум вторичного использования старых строительных материалов. «Жизнь по старинке» получает в стране всё большую популярность, а дома вековой давности обретают второе дыхание.

 Уют старого дома

«Проживание в ”доме с историей” престижно и считается привилегией.»Фото: Loviisan Wanhat Talot

«Свой дом мы приводим в порядок постепенно, вот уже девятый год,  – рассказывает владелица старого деревянного дома 42-летняя Катья Пяйвя. – Мы обновили изоляцию, заменили гнилые бревна, оклеили обоями стены, отреставрировали окошки и покрасили дом. Сейчас ремонт идет в одной комнате, ещё две ждут своей очереди. Приведение в порядок старого дома – это образ жизни и хобби».

Катья проживает с семьей в живописной деревушке в провинции Пяйят-Хяме в доме, выстроенном в 1892 году. Он сейчас почти в идеальном первоначальном облике: бревенчатые стены, дощатый пол, дровяные печи, старинные рамы и двери, полосатые половики и старинный интерьер. Вышитые скатерти, комод из цельного дерева, старый настенный телефон и другие антикварные вещи достались Катье либо по наследству, либо отыскались на блошиных рынках.

«Если хотите обставить дом в соответствии с той эпохой, когда он был возведен, то единственный способ это сделать – приобретать подержанные вещи,  – рассуждает Катья.  – Как правило, антикварная мебель сделана из прочного цельного дерева, ее возможно отреставрировать. У старых предметов есть своя история и в какой-то степени даже душа».

Фестиваль старинных домов в Ловийсе

В рамках мероприятия Старые дома Ловийсы проводится крупнейшая антикварная ярмарка, организуются блошиные рынки и аукционы антиквариата.Фото: Loviisan Wanhat Talot

То, что интерес к деревянной архитектуре и интерьеру прошлых веков постоянно растет, подтверждает, например, ежегодное мероприятие Loviisan Wanhat Talot (Старые дома Ловийсы), которое проходит в городе Ловийсе вот уже десятый раз. По подсчетам организаторов, в прошлом году около 15 тыс. человек посетили старинные дома, исторические дворики, идиллические сады, которые становятся доступны для обозрения в дни проведения Loviisan Wanhat Talot.

«Трудно определить точное количество домов, открытых в этом году для посещения, но точно более ста,  – говорит координатор мероприятия Loviisan Wanhat Talot Мария Шульгин.  – Это и частные владения, и музеи, и отреставрированные старые общественные здания, как например, художественный центр Taidekeskus Almin talo, который решили снести. Но мы через суд добились отмены этого решения».

В рамках Loviisan Wanhat Talot проводится крупнейшая антикварная ярмарка, организуются блошиные рынки и аукционы антиквариата, где можно купить старые строительные материалы и предметы интерьера XVII-XX веков.

Преемственность поколений

«Приведение в порядок старого дома – это образ жизни и хобби.»Фото: Катья Пяйвя

По словам Катьи Пяйвя, каждый сотый дом в Финляндии был построен более века тому назад. Поэтому проживание в «доме с историей» престижно и считается привилегией. Но все-таки совсем не это привлекает людей и заставляет терпеть «вечный ремонт» и тратить деньги на реставрацию.

«В старом бревенчатом доме есть возможность сделать что-то отличное от других, индивидуальное,  – считает Катья Пяйвя.  – К тому же люди, достигая среднего возраста, начинают скучать по теплу ”бабушкиного” дома, по покою и неспешной работе руками, чем не обязательно занимаешься на рабочем месте».

«Люди ностальгируют по ушедшим временам,  – добавляет Мария Шульгин.– Дом олицетворяет преемственность поколений. Он дарит чувство защищенности в нашем изменчивом мире».

 

Текст: Анна Луикко, сентябрь 2014 г.

Автореферат (Концепт “старый дом” в русской литературе XIX века) — PDF, страница 3

Оно, в свою очередь, «притягивает» еще один концепт – «счастье», а точнее, «семейное счастье».Семантика «семьи» у Гончарова отличается от пушкинской и тургеневской, поскольку родственные связи для автора символизирует суть самой жизни. Роль женского начала (мать и бабушка) в сохранении мира и гармонии«старого дома» невозможно переоценить.

Так, именно с образом матери связаны самые светлые воспоминания героя о детстве («Обломов»), святость и уникальность этому образу добавляет эпизод совместной молитвы матери и сына,что свидетельствует о неразрывной, вечной связи матери и ребенка, основаннойна бескорыстной и самоотверженной любви.Образ бабушки, хранительницы «старого дома», в романе «Обрыв»обобщен до образа всей России, которая подпитывается корнями, осознает ответственность перед предками и перед потомками, поддерживает связь поколений. Таким образом, «любовь» – одна из базовых составляющих главного концепта – у Гончарова наделяется более многогранным смыслом.

Она становитсяиспытанием для героев, способствует осознанию ими жизненных ценностей,приводит их к необходимости нравственного выбора. В отношении матери ксвоему ребенку любовь воспринимается как воплощение идеала.Сложность и многогранность концепта «старый дом» в романах Гончарова обусловлена тем, что «семейное счастье» оказывается неразрывно связаннымс концептом «память», семантизация которого происходит благодаря мотивувоспоминаний о детстве, юности, проведенных в стенах «старого дома». С другой стороны, следует отметить, что многие концепты, составляющие концептуальное поле «старого дома», тоже обладают сложной семантикой. Например,«память» имеет еще один важный смысл, основанный на пережитых героямииспытаниях (воспоминания бабушки о «грехе» в «Обрыве»).Многогранности концепта «старый дом» способствует его взаимодействие с концептом «скука» («апатия») – одним из основополагающих культурных концептов XIX в.

Он оказывается необходимым для осмысления судьбы«старого дома» и его обитателей. Это одна из характеристик поместной жизнии одна из черт личности поместного героя. В целом же именно благодаря концепту «скука», который обладает богатой вариативностью и сочетаемостью,10романы Гончарова воспринимаются как «картины русской жизни» и занимаютсвое особое место в истории русской литературы.«Старый дом» в концептосфере прозы Гончарова – это старый барскийдом.

Он ориентирован на традиционную картину мира, восходящую к мифологическому началу через фольклор, что проявляется в лексико-тематическихгруппах, составляющих исследуемый концепт. В романной трилогии писателяон репрезентируется через ряд мотивов, восходящих к «старинному дому»Пушкина.Через бинарную оппозицию «низ/верх» (мотивы грехопадения и возрождения) выстраивается вертикальная модель мироустройства – ключ к пониманию глубинных смыслов концепта «старый дом», в котором нравственный закон – залог стабильности, гармонии и жизни как таковой. Благодаря данномупротивопоставлению исследуемый художественный концепт пополняется сакральным значением, дом, «старый дом» – нравственные основы жизни человека, формирующие личность и определяющие характер и судьбу.

Принципиально важными в моделировании пространственных отношений являются противопоставления «открытый/закрытый», «сон/явь», «сказка/жизнь», «движение/отсутствиедвижения»,синонимичноепротивопоставлению«жизнь/смерть».Во второй главе «“Старый дом” в творчестве А. П. Чехова как концепт культуры» рассматриваются прозаические произведения писателя второйполовины 1880-х – 1890-х гг., среди которых «Дом с мезонином», «Черный монах», «Невеста» и др., а также четыре его пьесы – «Чайка», «Дядя Ваня», «Трисестры» и «Вишневый сад».В разделе 2.1. «Концепт “старый дом” в прозе А. П.

Чехова второйполовины 1880-х – 1890-х годов и литературная традиция изображенияусадьбы» анализируется миромоделирование А. П. Чехова в прозе зрелого периода творчества, где одним из центральных локусов выступает усадьба. Такимобразом, «старый дом» – центральный художественный концепт в концептосфере произведений писателя. «Старый дом» Чехова, с одной стороны, соотносится с некой уникальной «усадьбой-дачей» (В. Г.

Щукин), по форме являющейся временным жилищем (в подобных жил сам писатель). С другой стороны,«старый дом» по атмосфере, которая в нем царит, по укладу, по событиям, егонаполняющим, близок к дворянской усадьбе.Литературная традиция изображения усадьбы оказывала влияние на А. П.Чехова. Но в то же время, следуя собственным художественным принципам, онразрушал стереотипы, сложившиеся в рамках «усадебного текста», менял характер конфликта произведений.

Не внешний, а внутренний конфликт жителей«старого дома» становится главным в его произведениях.В исследовании доказывается, что художественный концепт «старыйдом» в рассказах и повестях Чехова второй половины 1880-х – 1890-х гг. ассоциируется с усадьбой, что объясняет присутствие ряда мотивов, характерныхдля «усадебной повести». Но при этом они получают иную интерпретацию.Дом («родное гнездо») героями Чехова часто воспринимается как заточение, в11котором суждено погибнуть сокровенным, возвышенным мечтам. В таком случае текстовым синонимом «старого дома» становится «проклятое гнездо».Концепт «старый дом» в рассказах и повестях Чехова способствовал постановке вечных вопросов, актуализировавшихся на фоне исторических реалийРоссии конца XIX в.

Используя данный концепт, писатель смог реализоватьсвои основные художественные принципы, наиболее четко сформулированныеименно в зрелый период, и подчеркнуть уникальность собственной творческойманеры.В разделе 2.2. «Роль “старого дома” в концептосфере прозы А. П. Чехова второй половины 1880-х – 1890-х годов» исследуется взаимодействие«старого дома» с другими концептами.Конец XIX в., известный как период «безвременья», можно характеризовать как «экзистенциальный вакуум». Общее настроение, атмосфера эпохи распространялись не только на социально-экономические и политические процессы, но и на жизнь каждого отдельного человека. Общую атмосферу, дух времени Чехов мастерски сумел передать в своих произведениях, действие которыхразворачивается в усадьбе, в «старом доме».В разделе проанализирован ряд концептов, составивших его семантическое поле.

«Скука» – один из ключевых в концептосфере Чехова. Писатель раскрывает его семантику через ряд мотивов, которые характеризуют внутреннеесостояние героев, обитателей «старого дома», и внешние обстоятельства ихжизни. Монотонность жизни, «обыденщина», рутинность повседневного существования приводят героев к ощущению бессмысленности жизни, ее бесперспективности – к «скуке».Можно сделать вывод об усложнении и многомерности концепта «старыйдом» в поздней прозе Чехова за счет расширения его смыслового поля. Концепты, составляющие его периферию, тоже многомерны. Например, в семантическом поле «скуки» оказываются концепты «степь» и «поле», поскольку они воплощают не только внешнее пространство, но и напрямую связаны с внутренним мироощущением героев.

В одном ряду с ними обнаруживается и концепт«страх», потому что он определяет взаимоотношение героя и внешнего окружающего мира.Другие концепты входят в концептуальное поле «скуки», а через нее становятся составляющими «старого дома». Ни «любовь», ни «музыка» («искусство»), ни «красота», ни «семейное счастье», ни «работа» («дело») не становятся достаточным противоядием против «скуки». Концепт «добро» воспринимается писателем как синоним «счастья», вербализирует идею поиска и обретениясмысла жизни, справедливости, «настоящей правды».Ключевые для творчества Чехова бинарные противопоставления «правда/ложь», «жизнь/смерть» репрезентируются в ряде концептов, которые, в своюочередь, определяют семантическое наполнение «старого дома».В разделе 2.3.

«Концепт “старый дом” в пьесах А. П. Чехова 1890-х –1900-х годов и традиция изображения усадьбы» анализируются особенностиконцептосферы четырех пьес: «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишне12вый сад». Драматургия и проза составляют единое художественное пространство в позднем творчестве А. П. Чехова, поэтому и концептосфера его произведений во многом идентична: имеет сходную структуру, её составляют те жеконцепты. Но в ней есть и особенности, связанные с природой драматургии какособого рода литературы, воплощающие особый взгляд художника на его эпохуи человека, что, конечно же, отразилось и на уровне концептосферы. Чехов обновил язык драматургии, что выражается, прежде всего, в изменении характераконфликта.В драматургии Чехова концепт «старый дом» основывается на литературной традиции предшествующего изображения усадьбы и в то же время переосмысливается в свете новых реалий, свойственных эпохе порубежья.

Отсюда непреодолимость границы пространства. Герои воспринимают себя «пленниками» «старого дома», так как в силу ряда обстоятельств они не могут покинуть его. Мир «старого дома» Чехова лишен гармонии, он становится «антидомом» для одиноких и разобщенных людей, что ведет за собой отсутствие уютаи восприятие «старого дома» как «чужого» пространства.

«Старый дом»: большие перемены и грядущие премьеры

«Старый дом»: большие перемены и грядущие премьеры

17 января 2011
Татьяна Решке Вечерний Новосибирск, 04.12.07

---

В пьесе «Ворон» есть всё: маскарад в стиле dell arte, фантастические превращения, любовный треугольник, смерть героев и чудесное воскрешение.

— Мы рассказываем грустную комедию о том, как люди пытаются убежать от собственной судьбы, становясь жертвами необходимости, — поясняет режиссер. — Гоцци, а вслед за ним и мы стилизуем сказочный happy end, оттеняя его грустными и ироничными размышлениями о любви и политике.

Постановка «Ворона» в «Старом доме» — это уже второй опыт работы Андро Енукидзе в России. На сцене омского «Пятого театра» он поставил нашумевший спектакль по одному из самых «нетеатральных» романов Достоевского — «Записки из мертвого дома». И добился громкого успеха на Фестивале Достоевского в 2005 году.

Общаясь с прессой, режиссер поведал о своей творческой биографии — буквально в двух словах: окончил Тбилисский государственный институт театра и кино им. Руставели, ставил пьесы не только в родной Грузии, но и в Польше, Турции и многих других странах.

Почему все-таки Андро Енукидзе выбрал «Старый дом» для своей второй по счету «русской постановки»? По словам режиссера, еще находясь в Грузии, он был наслышан о новосибирском театре от своих коллег по профессии.

Приехав в сибирскую столицу, он предложил театральному руководству внушительный портфель пьес, которые хотел бы поставить. Театр выбрал «Ворона», а по каким именно маркетингово-политическим соображениям — осталось тайной.

Впрочем, понятно и без объяснений: любовь, политика, произвол сильных мира сего — эти темы актуальны во все времена.

— Мне кажется, «Ворон» символизирует проклятье, которое висит над просторами бывшего Советского Союза, — размышляет режиссер. — То проклятье, к которому мы привыкли и которое перестали замечать. Хотя зачастую мы, напротив, виним в наших бедах злой рок: мол, 70 лет мы падали в пропасть, царя убили, потом пришли коммунисты, потом демократы, и все, что случилось — это их вина… Понимаете, мне кажется, ворон сидит в каждом из нас. И этого ворона надо выпустить из сердца — чтобы он улетел куда подальше и чтобы мы опять могли жить нормальной свободной жизнью.

Правда, особо заморачиваться по поводу смысловой нагрузки пьесы не стоит. «Ворон» — это прежде всего комедия. И режиссер обещает, что зритель, пришедший просто посмеяться, найдет для себя много веселых и остроумных моментов.

Существует мнение, будто комедия dell arte умирает как жанр, завещая маски кукольному театру. Однако жанровые рамки Андро Енукидзе ничуть не стесняют. Традиционные маски режиссер планирует использовать, а вот костюмы героев Гоцци будут слегка осовременены, выполнены в сдержанной манере. Потому что всякий необдуманный гротеск в условиях небольшого зала уничтожает самое главное — магию театра.

Скромные размеры сцены также не являются помехой для режиссерских замыслов:

— Я много работал в этой жизни — и на больших сценах, и на маленьких. Просто в данном случае пришлось отказаться от некоторых красок и поискать другие. На сцене «Старого дома» можно ставить самые разные спектакли: Ануя, Шекспира, Мольера, Софокла… Люди забыли, что самое главное чудо в театре — это условность. Если мы расстелим на улице коврик и начнем лицедействовать без всякой сцены, без прожекторов и пиар-менеджеров, мы все равно можем добиться реального результата. Посетите Фестиваль уличных театров, и вы поймете, что искусство может состояться при минимальном техническом обеспечении. Я видел прекрасно оборудованные театры: там светят такие суперпрожектора, что магия театра исчезает совершенно. И даже от пьес Достоевского остается одно бесконечное шоу.

На сегодняшний день в «Старом доме» полным ходом идут репетиции: актеры отрабатывают каждое движение, каждую интонацию. Во время репетиций режиссер охотно проигрывает сцены вместе с актерами, подробно объясняет характеры персонажей.

— Деньги, которые мы получаем за работу, всегда маленькие, — признается Андро Владимирович. — А вот настоящее удовольствие в театре только одно — работа с актерами. Мы все — большая команда, плывущая в одной лодке. Если команда достойная, и тонуть весело! От русских актеров я требую только одного — живого переживания и живого слова. Актер должен четко, правильно мыслить, только тогда его мысли будут читабельны. И в русской системе, и в турецкой, и в парагвайской актеры делятся на средних, хороших и никаких. Мне кажется, в театре «Старый дом» очень серьезный, добротный средний состав. Это из моих уст очень большая похвала. Актеры «Старого дома» хотят играть, они пробуют все, что я им предлагаю. В итоге я учусь у них, они учатся у меня. Будет ли наша работа интересна зрителю? Поживем — увидим.

По отношению к зрительским ожиданиям Андро Енукидзе настроен довольно скептически: он считает, что большинство завзятых театралов посещают спектакли просто «по привычке ходить в театр». Как увлечь зрителей по-настоящему? Как заставить людей проникнуться тем, что происходит на сцене?.. Вопрос не из легких.

— Ум должен выражаться не в том, чтобы сделать все непонятно. «Умный» спектакль ясен и кристально-прозрачен для всех, от лауреата Нобелевской премии до бабушки, которая помнит «молодого Никулина» и не знает ровно ничего о модных театральных тенденциях. Такой идеальный театр могут создать только умные люди.Словом, премьера «Ворона» — дело вполне решенное.

«Спектакль будет ярко-театральным, динамичным, красивым и праздничным, — обещает директор театра Антонида Гореявчева. — Надеюсь, он станет хорошим подарком для наших зрителей к Новому году и Рождеству».Что же касается иных проектов и планов «Старого дома», об этом Антонида Александровна поведала следующее:

— Весь текущий сезон у нас будет построен на международных проектах: подобное сотрудничество окажется мощным стимулом как для труппы, так и для зрителей. На постановку в нашем театре уже дал согласие польский кинорежиссер Кшиштов Занусси: он прислал пьесу американского драматурга Отто Эскина «Дуэт» о судьбе двух актрис начала XX века — Сары Бернар и Элеоноры Дузе. Это уже второй спектакль Кшиштова Занусси в России: первый был осуществлен на сцене МХАТа в 1991 году.В марте на нашей сцене появится спектакль по самому знаменитому роману Эмиля Золя «Тереза Ракен» — «Жестокая драма в Париже». Поставит его лауреат Государственной премии Грузии главный режиссер Тбилисского государственного русского театра имени Грибоедова Автандил Варсимашвили. С нами готов работать известный литовский режиссер Линас Зайкаускас — знаток современной европейской культуры. А кроме того, мы налаживаем контакты с Французским культурным центром в Москве…Очевидно, понятие о «государственных границах» в мировом театральном пространстве становится все более условным. Работа по привлечению в Новосибирск французских мастеров сцены ведется в полную силу. И хотя конкретных имен называть не стали, по словам Линаса Зайкаускаса, присутствовавшего на пресс-конференции в «Старом доме», «каждый театр Европы был бы рад иметь эти фамилии на своих афишах».

— Это мировые знаменитости, постоянные участники таких престижных мероприятий, как Авиньонский фестиваль — самый «крутой» фестиваль театрального мира, — сообщает Линас Зайкаускас. — Думаю, в ближайшие пару сезонов не только весь Новосибирск, но и вся Россия будут говорить о театре «Старый дом».

— Через два года, если все пойдет так, как задумано, мы получим потрясающую труппу, которая научится работать в десять раз лучше, — добавляет Андро Енукидзе.

Говоря о своих собственных планах, Линас Зайкаускас заявил, что ему очень нравится Новосибирск и что он готов приступить к долгосрочному творческому сотрудничеству с нашим театром. План работы «Старого дома» составлен аж до 2011 года, поэтому можно уверенно сказать: интересная жизнь театралам сибирской столицы обеспечена надолго.

---

В статье упомянуты:

Старый дом. Федор Сологуб. Рассказы

Памяти Михаила Чеботаревского

 

I

 

Дом был старый, большой, деревянный, одноэтажный, с мезонином. Стоял он в деревне, в одиннадцати верстах от станции железной дороги и в полусотне верст от уездного города. Вокруг этого дома дремотно зеленеющий сад раскинулся, и просторы бесконечно-плоских, нескончаемо-скучных полей.

Когда-то этот дом был выкрашен в лиловый цвет и уже давно полинял. Его крыша, когда-то красная, стала темно-бурою. Но столбы террасы были еще совсем крепки, и беседки в саду целы, и Афродита в кустах. А пруд ряскою затянуло.

Казалось, что старый дом полон воспоминаниями: стоит, дремлет, вспоминает, опечалится порою, когда грустные нахлынут вдруг вереницы воспоминаний.

В этом старом доме все было по-прежнему, как в те дни, когда вся семья была летом вместе, когда еще Боря был жив.

Теперь в усадьбе жили только женщины: бабушка Борина, Елена Кирилловна Водоленская, Борина мать, Софья Александровна Озорева, и Борина сестра, Наталья Васильевна. И старуха-бабушка, и мать, и молоденькая девушка казались очень спокойными, порою веселыми. Жили они уже второй год в старом доме и ждали младшего в семье Бориса. Того самого Бориса, которого уже нет в живых.

Они почти не говорили о нем друг с другом, но мыслями, воспоминаниями, мечтами о нем наполнены были их дни. Порою в ровную ткань этих дум и грез вплетались черные нити печали, и падали тяжелые, горькие зерна слез.

Когда злое солнце стояло в притине, когда грустная луна ворожила, когда заря холодом поутру розовым веяла, когда на закате заря смехом кровавым полыхала, — в четыре темпа был размах качелей от заревой радости к причинной высокой печали. На тех качелях стремительно качаясь, они все трое переживали попеременно симпатию и антипатию предметов и времен.

Заревая радость — раз, — яркая дневная печаль — два, — заревая радость — три, — белая ночная тоска — четыре! Качели, подвешенные высоко, выше, выше тех качелей, на которых качался, кончался он.

 

II

 

По заре бледно-розовой, когда влажные никнут ветки на березках, весело-зеленых, стройно-белых, в саду перед окнами, за песочною площадкою, за круглою куртиною, — по заре, бледно-розовой, когда с речки от купаленки повеет прохладою, — первая из трех просыпается Наташа.

Как весело проснуться на заре бледно-розовой! Откинуть полог, кисейно-легкий, сквозной, — на локоток опереться, повернуться на бок, — и глянуть в окошко черными, широкими, жуткими глазами.

За окошком небо видно, низкое над далекими белыми березками. На небе заря бледно-алая, веселая, горит матовым огнем сквозь транспарант простертого над землею покрова. В ее тихом, бледно-радостном разгорании есть такое напряжение юных страстей и полусознанных желаний, такое напряжение, такое счастье и такая печаль! Улыбчивая сквозь росу легких утренних слез над белыми ландышами, над синими фиалками широких полей!

Да о чем же слезы! К чему же ночная тоска!

Вот, за окном привешенная, качается ветка отгоняющего всякое зло аира. Повесила ее бабушка, и няня снимать не велит, старая. Зеленея, качается ветка аира, улыбается сухою зеленою улыбкою.

Улыбается Наташа тихою розовою улыбкою.

Земля просыпается в утренней свежей бодрости. Доносятся до Наташи голоса пробудившейся жизни. Вот, гомозясь в упруго-влажных ветках, чирикают шумливо проворные птицы. Вот за окном слышен издалека переливно-долгий звук рожка. Вот близко-близко, по песочной дорожке под окошком звуки чьих-то тяжело и твердо ступающих ног. Слышно веселое ржание жеребенка и протяжное мычание недовольных чем-то коров.

 

III

 

Наташа встает, улыбается чему-то, подходит поспешно к окну. Ее «окно высоко над землею», в мезонине, широкое, в три просвета. Наташа не задергивает его на ночь занавесками, чтобы не застить от засыпающих глаз прохладного мерцания звезд и ворожащего лика луны.

Весело Наташе открыть окно, распахнуть его сильною рукою. В горящее сном лицо нежная веет от речки утренняя прохлада. За березками сада и за его кустарниками видны широкие поля, такие милые с детства. На полях пологие пригорки, полосатые пашни, зеленые рощицы, отдельные кустики.

Вьется речка прихотливо брошенными на зеленое извивами. Еще колышутся над нею белые клочки изорванной к утру туманной фаты. Речка видна кое-где, а чаще закрыта изгибами невысокого берега, но далеко-далеко означила она свой извилистый путь купами верб, темно-зеленых на светло-зеленой траве.

Наташа проворно умылась, — и было приятно лить на плечи и на шею холодную воду. Потом по-детски прилежно молилась, ставши на колени перед темным в сумрачном углу образом, не на коврик, а прямо на пол, — так угоднее Богу.

Повторила ежедневную свою молитву:

— Господи, сотвори чудо!

И приникла лицом к полу.

Встала. Потом проворно надела легкое светленькое платьице с широкими лямками на плечах, с прямоугольным вырезом на груди и кожаный пояс, перетянутый сзади широкою пряжкою. Наскоро заплела и сложила кое-как вокруг головы тяжелые черные косы. С размаху всунула в них роговые гребенки и шпильки, какие нашлись под руками. Набросила на плечи серый вязаный платок, такой приятно мягкий, и торопилась выйти на террасу старого дома.

Ступеньки неширокой внутренней лестницы из мезонина вниз тихо скрипели под легкими Наташиными ногами. Жесткое ощущение дощатого холодного пола под теплыми ногами было забавно веселым.

Когда Наташа спустилась вниз и шла по коридору и по столовой, она ступала тихохонько, чтобы ни мать, ни бабушка не слышали, и не проснулись бы, и не встали. И на лице было милое выражение веселой озабоченности, и складка меж бровей. Как сложилась в те дни, так и осталась складочка.

Еще задернуты были занавески в столовой. Комната казалась сумрачною и печальною. Скорее хотелось пробежать по ней, мимо широко раздвинутого стола. Не было охоты остановиться у буфета, что-нибудь взять, съесть.

Скорее, скорее! На волю, на воздух, к улыбкам беззаботной зари, позабывшей все свои докучные вчера.

 

IV

 

На террасе было светло, свежо. Светлая Наташина одежда вдруг загоралась бледно-розовыми заревыми улыбками. Веселый холодок набегал из сада. Ласкаясь, лобзал он Наташины ноги.

Опершись розовыми тонкими локтями обнаженных рук о широкий парапет террасы, Наташа садилась на легкий плетеный стул. Она принималась смотреть в ту сторону, где виднелась из-за кустов калитка в садовой изгороди и за нею часть серой дороги, безмолвной, но, по заре бледно-розовой, такой счастливо-успокоенной.

Наташа смотрела долго, пристально, немигающим, жутким взором черных глаз. Какая-то жилка дрожала в левом углу рта. Едва заметно вздрагивало левое веко. Все определеннее намечалась резкая вертикальная складочка меж бровей. Подобно напряжению трепетно и ало полыхающей зари было напряженное внимание слишком пристальных, слишком неподвижных глаз.

Если бы всмотреться долго в сидящую так на заре утренней Наташу, то показалось бы, что не видит она того, на что смотрит, и что на что-то иное, что не здесь, устремлен ее слишком далекий взор.

Словно хочет увидеть того, кого нет, — того, кого ждет, — того, кто придет, — придет сегодня. Если свершится чудо. А как же без чуда!

 

V

 

А перед Наташею серая и докучная влеклась повседневная обычность. Предметы все те же, все на тех же местах. И те же, как вчера, как завтра, как всегда, люди. Вечные присно люди.

Стремительно и тупо шел мужик, гулко стуча о глину дороги подкованными подошвами тяжелых сапог. Верткая баба проходила, мягко шурша по росистой траве придорожной мельканием высоко приоткрытых загорелых ног. Пугливо озираясь на старый дом, пробегали темные от загара, милые, чумазые, белоголовые ребятишки.

Мимо да мимо. Никто не останавливался у калитки. Никто и не видел молодой девушки из-за точеного столбика террасы.

Шиповник цвел у ограды. Он ронял первые бледно-розовые лепестки на розоватую желтизну песочной дорожки, лепестки, райски невинные и в самом падении своем.

В саду благоухали сладко, страстно и наивно розы. У самой террасы возносили они к озарявшим с неба свои напряженно-алые улыбки, ароматную нестыдливость своих мечтаний и желаний, невинных, как все было невинно в первозданном раю, невинных, как невинны на земле только благоухания роз.

На куртине пестрым ковром раскинулись белые табаки и алые маки. За куртиною в зелени белел мрамор Афродиты, как вечное пророчество красоты среди зеленой, влажной, благоуханной, звучной жизни этого мгновенного дня.

Тихо сама себе сказала Наташа:

— Он, должно быть, переменился очень. И не узнаешь, поди, как вернется.

Тихо, сама себе отвечая, сказала Наташа:

— Но я бы его узнала сразу по голосу и по глазам.

И точно, вслушиваясь, услышала его голос, звучный, глубокий. И точно, всматриваясь, увидела его черные глаза, — пламенный, властный, юношески дерзкий взор. И еще вслушивалась во что-то, всматривалась в далекое. Слегка пригнулась, склонила к чему-то тихому чуткое ухо, неподвижный и жуткий приковала к чему-то взор. Словно застыла в напряжении, несколько диком.

Розовая улыбка разгорающейся зари несмело играла на побледневшем Наташином лице.

 

VI

 

Кто-то крикнул вдали, длинно и гулко.

Наташа вздрогнула. Встрепенулась. Вздохнула. Встала. По шатким широким ступенькам спустилась в сад, на песчаную площадку. Хрустели песчинки под ногами. Легкие, тонкие на мелком сером песке отпечатлевались следы узких маленьких ног.

Наташа подошла к белому мрамору.

Долго всматривалась она в безмятежно-прекрасное лицо богини, все еще далекой от нашей скучной, чахлой жизни, и в ее вечно юное тело, нестыдливо обнаженное, неложную сулящее радость освобождение. Розы алели у строгого пьедестала. Они примешивали очарование своих недолгих алых благоуханий к очарованию вечной красоты в этом нежно-розовеющем мраморе.

Тихо, тихо сказала Афродите Наташа:

— Если он придет сегодня, я вложу в петлицу его тужурки самую алую, самую милую розу. Он смуглый, и глаза у него черные, — о, самую алую из твоих роз!

Улыбалась вечная, придерживая дивными руками края ниспадающего на колени тихими складками покрова, и говорила беззвучно, но внятно:

— Да.

Вечное «да» всякому сказыванию жизни, улыбка вечной иронии, улыбка прекраснейшей из богинь, и самой страшной из них.

И опять сказала Наташа:

— И сплету себе венок из алых роз, и косы распущу, мои черные, мои длинные косы, и венок надену, и буду плясать, и кружиться, и смеяться, и петь. Чтобы утешить его, чтобы обрадовать его.

И опять говорила ей вечная:

— Да.

Сказала Наташа:

— Ты его помнишь. Ты его узнаешь. Вы, боги, все помните. Только мы, люди, забываем. Чтобы разрушать и творить, — себя и вас.

И в молчании белого мрамора вечное, внятное было да. Ответ, всегда утешающий. Да.

Вздохнула Наташа и от мрамора отвела глаза.

Заря разгоралась, и весь радостный сад улыбался переливами заревого, вечно юного, вечно торжественного смеха.

 

VII

 

Потом Наташа тихо шла к садовой калитке. Там она опять долго смотрела на дорогу. Так напряженно держалась она за верх калитки, точно готовая вот-вот распахнуть ее перед тем, кто придет, перед тем, кого ждут.

Вздымая серую дорожную пыль, предрассветный влажный ветер тихо веял в Наташино лицо и шептал ей в уши что-то настойчивое, злое, вещее. Точно завидовал ее ожиданию, ее напряженному покою.

Ветер, всюду веющий, ты все знаешь, ты хочешь, ты встаешь и падаешь, и влечешься в нескончаемые дали. Печалью и радостью вея, влечешься ты к недостигаемым далям.

Ветер, всюду веющий, залетал ли ты в страны, где он? Весточку от него принес ли? принесешь ли?

Хоть бы вздох один принес ты от него или к нему, хоть бы легкий, бледный призрак слова!

От предрассветного ветра краснеет лицо, глаза краснеют, румяные губы морщатся, на черных глазах слезы выступают, и гнется тонкий стан, — оттого, что веет ветер, прохладный, пустынный, безучастный, мудрый ветер. Веет, как веяние невозвратного, быстролетного времени. Веет, жалит, печалит, и не жалеет, и уносится прочь.

Уносится прочь, и бессильная падает серовато-розовая по заре, но все же тусклая, бледная дорожная пыль. Спутала все свои следы, забыла прошедших над нею, — и лежит, по заре слабо розовея.

Ноет сердце от сладкой печали ожидания.

Говорит кто-то близкий, тихо говорит на ухо Наташе:

— Он приедет. Он на дороге. Встретила бы.

 

VIII

 

Наташа открыла калитку и быстро пошла по дороге, в ту сторону, где, за одиннадцать верст от старого дома, стоит железнодорожная станция. Дойдет Наташа до пригорка над рекою, за полторы версты от дома, остановится и будет смотреть.

С этого пригорка видна вся дорога. Откуда-то снизу, с поля, слышен резкий крик кулика. Пряно и влажно пахнет трава.

Восходит солнце. Вдруг все становится белым, ярким, ясным. Радостная, смеется широкая даль. Утренний ветер на пригорке сильнее, крепче и слаще. Кажется, что забыл он пустынную свою грусть.

Трава такая мокрая от росы. Так нежно приникает она к ногам. По ней яркие, многоцветные переливаются рассыпанными алмазами слезинки росы.

Красное солнце с торжественною медленностью поднимается над синею мглою горизонта. В красном, ярком горении солнца затаилось предчувствие тихой грусти.

Наташа опускает взор к орошенным травам. Цветочки милые! Узнаёт Наташа цветок верности, лазоревый барвинок.

Но что это! Тут же близко, напоминанием о смерти, черная белена. Ну что же! Она везде. Утешайте, утешайте, лазоревые цветочки!

— Ни одного из вас не сорву, и не из вас, лазоревые, венок сплету.

Ждет, стоит, смотрит.

Показался бы по дороге, увидала бы, узнала бы его еще издали. Но нет, — никого нет. Дорога пустынна, и немы влажные просторы.

 

IX

 

Постояла Наташа, подождала, пошла назад. Ноги ее тонули в мокрых травах. Стебли высоких трав путались около тонких ног и шуршали, зеленые, о край светлого платья. Наташины руки были опущены, покорные, прикрытые серым вязаным платком, стройные, с розовыми локтями руки. А глаза уже утратили напряженность выражения, и перебегали рассеянные взгляды с предмета на предмет.

Сколько раз ходили по этой дороге, все вместе, и сестренки, и Боря! Было весело и шумно. О чем ни говорили! Как спорили! Какие гордые гимны пели! Теперь одна, и Боря все не возвращается.

Не знает, что его ждут. Не знает, как его ждут. Ничего не знает. И не узнает?

В Наташином сердце просыпается предчувствие горьких воспоминаний. В темноте усталой памяти уже с тяжелым шорохом шевелится злая змея.

Медленно и скучно Наташа возвращается домой. Глаза ее дремотны и блуждают тоскливо, и никнут утомленные взоры. Трава кажется ей неприятно сырою, ветер надоедливым, ногам ее мокро, и край тонкого платья отяжелел от сырости. Новый свет нового дня, ярко-солнечного, сияющего переливами смеющихся рос, птичьих гамов и людских голосов, для Наташи по-старому назойливо ярок.

Ах, не всходить бы новому дню! Не звать бы к недостижимому!

Все спышнее робкий шепот беспощадных воспоминаний. Тяжелый груз неодолимой тоски наваливается аспидно-серою горою на сердце. Горло сжимается томительно-жестким предчувствием слез.

Чем ближе к дому, тем торопливее становится Наташин шаг. Все скорее, скорее, под ускоряющийся стук тоскующего сердца бежит Наташа по сухим глинам дороги, по мокрым травам придорожной, протоптанной пешеходами тропинки, по влажно-хрупким песчинкам садовых дорожек, еще хранящим ее предрассветные нежные следочки. Бежит Наташа по теплым доскам еще неметеного пола, с пылью и соринками. И уже не старается ступать легко и неслышно. Наталкивается на удивленную, зевающую Глашу. Взбегает стремительно и шумно наверх, к себе, и бросается в постель. С головою укутывается в одеяло. Засыпает.

 

X

 

Борина бабушка, Елена Кирилловна, спит внизу. Она старая, и не спится ей утром; но за всю жизнь она никогда не вставала рано, а потому и теперь просыпается только немного позже, чем Наташа. Долго лежит Елена Кирилловна, прямая, худенькая, неподвижная, словно влипнув затылком в подушки, и ждет, когда придет горничная с чашкою кофе, — она издавна привыкла пить кофе в постели.

У Елены Кирилловны худое, желтое лицо, все в разбегающихся морщинках, а глаза еще блестящие, и волосы еще черные, особенно днем, когда уже она их смажет черным фиксатуаром.

Горничная Глаша обыкновенно запаздывает. Утром ей сладко спится: с вечера она любит уходить к деревне на мост. Там скрипит гармоника, и по праздникам поют и пляшут, бывают веселые молодые люди и бойкие девицы из деревни — словом, весело.

Елена Кирилловна звонит несколько раз. Наконец безответность тишины за дверью начинает сердить ее. Она досадливо ворочается, ворчит. Напряженно сгибая в локте сухую, желтую руку, долго и с усилием нажимает костлявым пальцем на белую пуговку электрического звонка, лежащего на круглом столике возле ее изголовья.

Тогда, наконец, Глаша слышит над собою продолжительный, дребезжащий звон. Она соскакивает с постели. Суетливо мечется по своей тесной каморке под лестницею в мезонине. Ищет что-то. Набрасывает на себя юбку. Бежит к старой барыне и на бегу кое-как оправляет рассыпающиеся космы перепутанных волос.

Лицо у Глаши сердитое и сонное. Еще недосланный сон шатает ее. Пока она добежит до дверей барыниной спальни, утренняя прохлада немного освежает ее. Когда Глаша входит к барыне, у нее уже не такое смятое лицо.

На Глаше розовая юбка и белая рубашка. В полусумраке занавешенных окон ее загорелые руки и стремительные ноги кажутся тоже белыми. Вся она, молодая, крепкая, грубая и внезапная, вдруг вырастает перед постелью старой барыни, слегка всколыхнув тяжелою поступью барынину металлическую грузную кровать с никелированными столбиками и шариками и круглый столик, на котором слегка звякнет стакан о флакон.

 

XI

 

Елена Кирилловна встречает Глашу все тем же изо дня в день негодующим восклицанием:

— Глаша, когда же мне будет кофе? Я звоню, звоню, никто не идет. Ты, мать моя, спишь как убитая.

Глаша делает притворно-удивленное и притворно-испуганное лицо. Поправляет, невольно позевывая, старенький стертый коврик у кровати. Придвигает мягкие, стоптанные туфли. Говорит тем усиленно-ласковым, почтительным тоном, который так нравится в прислугах старым барыням:

— Простите, барыня, сию минуту все будет. Господи, да как вы сегодня рано проснулись, барыня! Не поспалось вам, барыня, штой-то ли?

Елена Кирилловна говорит:

— В мои годы уж какой сон! Дай ты мне кофейку поскорее, Глашенька, да и вставать я уж стану.

Уже она говорит спокойно, хотя и звучат в ее голосе капризные ноты.

Глаша отвечает усердно-радостным голосом:

— Сию секундочку, барыня. Я живым духом.

И повертывается уходит.

Но Елена Кирилловна останавливает ее гневным окриком:

— Глаша, куда ты? Ничего не помнишь, сколько раз ни говори! Занавески открой.

Глаша проворно отдергивает темнозеленые занавески у двух окон в барыниной спальне и вылетает из комнаты. Она невысокая и тоненькая, и по ее лицу видно, что она читает книжки, но звук ее быстрых ног отчетлив и тяжек, точно бежит кто-то большой, сильный, тяжелый, умеющий делать все, кроме легкого. Барыня ворчит, сердито глядя за нею:

— Боже мой! Как она топает! Ни пола, ни пяток своих не жалеет!

 

XII

 

Но вот звуки Глашина бега затихают в гулкой тишине длинного коридора. Барыня лежит, ждет и думает. Она опять прямая, неподвижная, вся закрытая одеялом, такая желтая и тихая. Кажется, что вся жизнь ее сосредоточилась в ярком блеске зорких глаз.

Солнце, еще невысокое, неярко и розово освещает стену перед барыниными глазами. Светло в спальне и тихо. Пляшут в воздухе быстрые пылинки. Блестят стекла развешанных на стене фотографических портретов и узкие золоченые полоски их черных рамок.

Елена Кирилловна смотрит на портреты. Её по-молодому блестящие и все еще зоркие глаза отчетливо различают милые лица. Многих уже нет на свете.

Борин портрет — большой, в широкой темной раме. Совсем еще юношеское лицо, лицо семнадцатилетнего мальчика. Смуглый. Черноглазый. На губе уже усики, довольно густые. Губы упрямо сжатые. Во всем складе лица выражение настойчивой воли.

Елена Кирилловна долго смотрит на портрет и вспоминает Борю. Изо всех своих внуков больше она любила его. И вот вспоминает.

Она помнит, какой он был. Каким-то он теперь стал?

Вот Боря вернется. Бабушка обрадуется, насмотрится на него. Скоро ли?

Думает успокоенно старая женщина: «Теперь уж увидимся скоро».

Кто-то пробежал под окошком. Чей-то послышался звонкий крик.

Елена Кирилловна повернулась на постели. Смотрит в окно.

Белые акации под окном, зелено и радостно шелестя, улыбаются по-детски наивно и весело. За ними сплошная купа зеленолиственных широких крон, березки теснятся да липки. Ветки совсем близко тянутся к окошку. Упругий их шелест напоминает что-то Елене Кирилловне.

Вот так бы крикнул под окошком Боря. Он любил этот сад. И любил белые цветы акации. И полевые любил цветочки собирать. И ей приносил. Особенно васильки ему всегда нравились.

 

XIII

 

Наконец Глаша принесла кофе. Поставила на круглый стол около кровати серебряный поднос. Над фарфоровою широкою синею с золотом чашкою дымится легкий пар, слегка синеватый.

Елена Кирилловна подбирается всем своим худеньким тельцем повыше, к подушкам, и усаживается в постели, прямая, сухонькая, тоненькая, в белой ночной кофточке. Суетливо поправляет дрожащими руками затянувшиеся за ночь завязки белого гофрированного чепчика.

Глаша заботливо и ловко подсовывает под ее спину подушки, сложив их высокою, мягкою, такою уютною горкою.

Звенит хрупким смехом серебряная ложечка в сухих старухиных руках, размешивая в чашке сахар. Потом из маленького молочника льется густою струею молоко и падает слегка желтоватыми хлопьями тяжелая жирная пенка.

А Глаша, повертевшись еще немного в сторонке, поглядевшись украдкой, мимоходом, в барынино зеркало, уходит.

Елена Кирилловна, не торопясь, принимается пить кофе. Она ломает пополам сладкий, обсыпанный сахаром сухарик, бросает половинку в кофе и долго держит его там. Потом, уже когда он совсем размякнет и пропитается кофеем, она осторожно вынимает его ложечкою.

Зубы у Елены Кирилловны еще совсем крепкие. Она этим очень гордится, но все-таки в последнее время она гораздо больше любит есть то, что помягче. Она жует измокший сухарик. На ее лице выражается удовольствие. Маленькие зоркие глаза весело поблескивают.

Когда кофе выпит, Елена Кирилловна ложится еще полежать. Дремлет с полчаса, вытянувшись на спине под одеялом. Потом опять звонит и ждет.

 

XIV

 

Приходит Глаша. Уже она причесалась и надела розовую кофточку. Оттого она кажется еще более тоненькою, чем первый раз. Но так как теперь она вовсе не торопится, то шаги ее кажутся еще более тяжелыми.

Глаша подходит к барыниной кровати. Молча откидывает одеяло. Помогает Елене Кирилловне сесть на постели, ловко поддерживая ее под локоть. Потом, опустившись на колени, натягивает ей на ноги длинные черные чулки и надевает ей мягкие серенькие туфли.

Елена Кирилловна держится за Глашино плечо слабыми, вздрагивающими нервно и неровно руками. Она завидует Глашиной молодости, силе и наивной простоте. Будируя втихомолку против своей барской, но все же несладкой судьбы, Елена Кирилловна думает уныло, что охотно пожертвовала бы всем своим комфортом и согласилась бы стать такою же, как и эта Глаша, простою девушкою, служанкою, с грубою кожею на руках и с покрасневшими от утренней сырой свежести стопами необутых ног, только бы ей молодость, веселость, беззаботность и счастье, доступное на земле нашей только неразумным.

Брюзжит часто на судьбу старая, — а сама ни от одной барской привычечки не могла бы отказаться!

Глаша говорит:

— Готово, барыня.

Елена Кирилловна встает. Говорит:

— Теперь капот мне, Глаша.

Но Глаша уже и сама знает, что надо подать. Надевает на Елену Кирилловну белый фланелевый капот. Проворно застегивает его.

Елена Кирилловна говорит:

— Ну иди, Глашенька. Ужо я позвоню, если что понадобится.

 

XV

 

Глаша уходит. Бежит на заднее крыльцо.

Там она второй раз моется из подвешенной к столбикам крыльца на веревочке глиняной кувыркалки, — давеча только наскоро ополоснула лицо и руки похолодевшею за ночь водою. Брызжет воду далеко на зеленую траву двора, на лиловато-серые доски крыльца и на свои ноги, порозовелые от свежести ранней, утренней и от нежных прикосновений росистых трав на огороде. Смеется сама с собою, — так, оттого, что вокруг нее светло, не жарко, весело, — оттого, что она молодая, здоровая девушка, — оттого, что утренняя свежесть бодрыми холодками пробегает по всему крепкому, быстрому телу, — оттого наконец, что недалеко от нее на деревне живет бойкий, как она, красивый молодчик, который на нее заглядывается и который ей нравится.

Правда, за него мать бранит ее, — молодой человек беден.

А Глаша-то что ж? Недаром сложилась поговорочка: «Пусть бы хлеба ни куска, был бы парень без уска».

Смеется Глаша весело и звонко.

Из окна кухни Степанида кричит ей:

— Глаш, а Глаш! Что ты ржешь?

Глаша смеется, не отвечает и уходит.

Степанида высовывает из окна простодушное румяное лицо. Спрашивает:

— Чего-й-то она?

Никто ей не отвечает. Некому отвечать. На дворе пусто. Только где-то за сараями слышны лениво переговаривающиеся голоса работников.

 

XVI

 

Меж тем Елена Кирилловна в своей спальне кряхтя опускается на колени перед образом. Она молится долго. Добросовестно перечитывает все молитвы, какие знает. Сухие, малинового цвета губы шевелятся. На лице строгое, сосредоточенное выражение. Все морщинки тоже кажутся строгими, усталыми, равнодушными.

Молитвенных слов много. Все они святы, воздушны, возвышенны или трогательны. Но то, о чем в них говорится, от частого повторения как-то словно закостенело, стало обычным и простым, только привычные выжимает на глаза слезинки старческого умиления и не имеет никакого отношения к тому тайному трепету невозможных надежд, которым в последнее время пронизано сердце старой женщины.

Уста ее прилежно шепчут все те же каждый день мольбы о прощении грехов вольных и невольных, сотворенных словом, или делом, или помышлением, — мольбы об очищении душ наших от всякой скверны, — и опять слова о беззакониях наших, о лукавых наших деяниях, о нечестивых, о всеобщем нашем недостоинстве, о мирских злых вещах и о дьявольском поспешении, — об окаянной душе и окаянном теле, и о страстной жизни, — все только об этом всеобщем зле и об этой всемирной порочности. Точно сложены эти молитвы для титанов, созданных переустроить вселенную, но из постыдной лености делающих это важное дело спустя рукава.

И ни слова о своем, личном, задушевном.

Шепчут старые, иссохшие уста о милосердии, о щедротах, о человеколюбии, об истинном свете, — обо всех этих верховных благах, изливаемых извне на всё творение. И ни слова о чуде, жадно и трепетно чаемом.

Да и разве чудо не нарушило бы молимого установленными словами заученных из детства молитв тихого и безмолвного Жития?

Да, воистину, подъемлет бунт всякий, кто дерзновенно молит о чуде.

Но вот и слова о находящихся в темницах и в заточениях, мольба об их освобождении, об их избавлении.

Вот, наконец, это о Боре.

Свободу и избавление…

Но дальше, все дальше бежит молитвенная речь, о чужих, о далеких, о всеобщем; только на миг, только слегка остановилась на своем, на родном, на чаемом.

Потом об усопших, — о тех, других, давно оплаканных, почти позабытых, оживающих в слове только в часы этих общих, по всему душевному миру быстро скользящих молений.

Окончены молитвы. Елена Кирилловна с минуту медлит. Словно еще что-то забыто необходимое.

Что же еще? Или это и все?

«Все», — говорит кто-то тихий, равнодушный и непреклонный.

Тогда Елена Кирилловна поднимается с колен. Подходит к окну. Душа ее спокойна и равнодушна. Молитва не оставила в ней молитвенного настроения, а только на краткое время вынула из утомленной души всякое конкретное, особенное, будничное переживание.

 

XVII

 

Елена Кирилловна смотрит в окно. Она словно опять возвращается из какого-то темного, отвлеченного мира к ярким, красочным, многозвучным впечатлениям грубой, веселой, немножко милой жизни.

На небе высоко, среди светлой, светлой синевы, медленно тая, плыли белые с розовым легкие тучки. Казалось, что у них сквозь холодные, белые тела просвечивает пламенная, алая, как раскаленный ярко уголь, душа, и пламенея, сжигая белые тела туч, сгорает и сама, и тает, и тонет в холодном, высоком, голубом. Солнце, еще невидное из-за левого угла дома, уже обливало весь сад теплою и радостною волною веселья, смеха и света, в которой купались суетливые стайки птиц.

Елена Кирилловна думает: «Ну что ж, одеваться пора».

И звонит.

Скоро на звонок является Глаша. Елена Кирилловна одевается.

Наконец она готова. Бросает на себя последний взгляд в зеркало, — все ли в порядке.

Волосы у Елены Кирилловны причесаны тщательно волосок к волоску и слегка приглажены черным фиксатуаром. От этого они блестят и кажутся склеенными. При каждом движении Елены Кирилловны по ним против света передвигается вправо и влево узкая серебристая ниточка, — световой рефлекс на изгибе заглаженной прически. На лице немножко, чуть-чуть, пудры.

Платье на Елене Кирилловне всегда какого-нибудь светлого цвета, если не совсем белое, и самого простого покроя. Мягкая, мелкая плойка широкого воротника скрывает шею и подбородок. Туфли уже заменены легкими летними башмаками без каблуков.

 

XVIII

 

Елена Кирилловна выходит в столовую. Смотрит, как накрывают на стол к утреннему раннему завтраку. Всегда заметит какой-нибудь беспорядок. Сама переставит с места на место что-нибудь на столе.

Потом она идет в переднюю, пустую и просторную, с запертою дверью на крыльцо переднего фасада. Проходит коридором в сени и на заднее крыльцо. Стоит на высоком крыльце, щурится от солнца и смотрит, что делается на дворе. Маленькая, совсем прямая, как молоденькая институтка, сухонькая, с желтым морщинистым лицом, на котором изображается строгая хозяйственная внимательность, — стоит, смотрит и молчит, никому здесь ни для чего ненужная. Никто не обращает на нее никакого внимания.

Елена Кирилловна говорит:

— Здравствуй, Степанида!

Степанида, дебелая румяная молодка в ярко-красной юбке, из-под которой виден белый подол рубахи и загорелые толстые ноги, возится на дворе у крыльца с самоваром и старательно раздувает его. На ее голове зеленый платочек порядливо подтыкан, закрывая сложенные косы словно повойником.

Пузатые бока самовара красно горят на солнце. Над его напрасно изогнутою трубкою клубится в мреющем воздухе сизый дым, от которого резко, едко и слащаво пахнет можжевельником и смолою.

На привет старой барыни Степанида поворачивает к ней широкоскулое озабоченно-веселое лицо с крохотными изюминками темно-карих глаз и певучим, ласковым голосом протяжно говорит:

— Здравствуйте, матушка барыня, с добрым утречком вас. Рано сегодня встать изволили, матушка барыня. Теплынь-то какая стоит, милость-то Божья!

Слова ее точно медовые, и точно на эти медвяные слова летит с густым жужжанием ранняя мохнатая пчела, золотясь трепетно в прозрачном жидком золоте утреннего, еще не злого солнца. Но Степанида уже замолкла, и опять возится со своим самоваром, — и пчела разочарованно улетает, медленно затихая за изгородью огорода.

Елена Кирилловна морщится от резкого смолистого запаха и говорит:

— Что это как можжевельником сильно пахнет! Ты бы, Степанида, отошла, а то у тебя голова закружится.

Степанида, не оборачиваясь, отвечает лениво и равнодушно:

— Ништо, барыня. Мы привычны. От него дух легкий, от можжевельника-то.

Сквозь синий, кудрявый дым можжевельника ее сладкий голос кажется приторным, горьким. В горле у Елены Кирилловны начинает першить. Ее голова слегка томно кружится. Елена Кирилловна торопится уйти и спускается с крыльца, в свой обычный утренний путь.

 

XIX

 

В это время выбегает за нею Глаша. Она преувеличенно громко топочет по гулко сбегающим ступенькам быстрым мельканием крепких ног, розовеющих словно крылатыми стопами из-под взвеваемой ее бегом розовой юбки, и звонко кричит озабоченно-радостным голосом:

— Барыня, что-й-то вы пошли без ничего! Еще вам солнцем напечет. Вот извольте вашу шляпку.

Соломенная шляпа, желтая, с темно-лиловою лентою, в Глашиных руках мелькает как странная, порхающая низко птица.

Елена Кирилловна надевает шляпу и говорит Глаше:

— Что ты растрепою бегаешь. Приоделась бы, — знаешь, кого мы ждем.

Глаша молчит, и на ее лице появляется жалостливое выражение. Она долго смотрит за уходящею барынею, покачивает головою, потом улыбается и идет домой.

Степанида громким полушепотом спрашивает ее:

— Что, все внучка ждет?

Глаша отвечает жалостливо:

— Да уж и не говори! Просто смотреть-то на них жалость берет, столько времени изводятся.

А Елена Кирилловна идет по двору, в огород, мимо служб и людских на скотный двор, и потом в поле. Вдоль садовой ограды она выходит на дорогу.

Там, недалеко от сада, под тенью старой развесистой липы стоит скамейка, — когда-то покрашенная в зеленый цвет доска на двух столбиках. Отсюда видна дорога, и речка, и сад, и дом.

Елена Кирилловна садится на скамейку. Смотрит на дорогу. Сидит тихо, маленькая, худенькая, прямая. Ждет долго. Потом начинает дремать.

Сквозь тонкую дрему порою улыбнется вдруг милое смуглое лицо, и зовет тихонько родной голос:

— Бабуся!

Она встрепенется, откроет глаза. Нет никого. Но она ждет. Верит и ждет.

 

XX

 

Воздух земной жизни легок. Дорога светла и тиха. Ветер легкий и отрадный веет мимо, мимо. Солнце греет старые кости, сквозь платье лаская худенькую спину. Все вокруг ликует в зеленом, золотом и голубом. Листва берез, ив и лип медленно шелестит, зелено и влажно. В полях медвяно пахнет клевер.

Ах, как легок, ах, как сладок воздух земной нашей жизни!

Как ты прекрасна, моя земля, изумрудная, сапфирная, золотая. Кто из рожденных на тебе захотел бы умереть? захотел бы закрыть глаза на твои тихие прелести и на твои великолепные просторы? Кто из почивающих в тебе, мать земля сырая, не захотел бы встать, не захотел бы вернуться к твоим очарованиям и усладам? И пламенеющего жаждою жизни кто, жестокий, прогонит в смертную сень?

По дороге, где он ходил, он опять пройдет. По земле, еще его следы хранящей, он опять пройдет. Боря, милый бабушкин Боря вернется.

Вот, пролетая, пчела золотая жужжит. Говорит золотая, что Боря вернется в тишину старого дома, отведает душистого меда, — сладкого дара мудрых пчел, жужжащих под солнцем земной, милой жизни. И пчелиного ярого воска свечу затеплит бабушка радостно перед иконою Приснодевы, — дар мудрых пчел, жужжащих в золоте дневных лучей, — дар человеку и дар Богу.

Вот проходят по дороге деревенские женщины и девушки с обветренными румяными лицами. Кланяются старой барыне и жалостливо смотрят на нее. Елена Кирилловна улыбается им и говорит привычно-ласковым голосом:

— Здравствуйте, милые!

Они проходят. Их крикливые голоса замирают вдали, и забывает о них Елена Кирилловна. Они опять пройдут здесь еще сегодня, когда настанет их час. Пройдут. Вернутся. По дороге, где косно лежат их пыльные, скучные следы, пройдут они опять.

 

XXI

 

Елена Кирилловна очнулась вдруг от своей полудремы. Обвела недоумевающим взором все, предстоящее здесь ей.

Все было ясно, светло, беззаботно — и беспощадно. Неуклонное, все выше поднималось на гору небес торжественное светило. Уже видно было, что оно злое, мудрое, яркое, равнодушное к земной тягостной печали и к сладким радостям земным. И смех его высок, безрадостен и беспечален.

Все, как и раньше, было зеленое, голубое и золотое, многотонно и ярко окрашено, словно для светлого праздника все окрест предметы в природе показали истинный цвет своей души. Но уже легкая пыль на безмолвной дороге потеряла розовые заревые оттенки и вздымалась теперь по ветру серою, скучною фатою. Когда же утихал ветер и пыль никла не вдруг, то словно серая змея безглазая влеклась тучным призрачным чревом и, обессилев, падала, распластывалась и издыхала.

Скучною стала вся обычность. Эта липкая скука ясных повторений начинала томить Елену Кирилловну серым предчувствием тоски, горьких слез, отчаянных молений, безнадежности.

 

XXII

 

Из калитки в сад показалась Глаша. Весело глянула она по дороге в обе стороны. Замедляя шаги, чинно подошла к Елене Кирилловне.

Глаша теперь уже была обыкновенная, дневная, скучная. Уже нечему было в ней завидовать. И уже одета она по-дневному. На голове у нее косы сложены, как у барышни, и заколоты тремя прозрачно-рыжими гребенками. Кофточка светлая, — по белому розовые полоски и лиловые цветочки, — с короткими рукавами до локтя. Прямая синяя юбка. Белый передник.

Елена Кирилловна спросила:

— Ну что, Глашенька? Сонюшка-то вышла?

Глаша ответила почтительно:

— Софья Александровна встают. Сейчас выйдут. Приказали спросить, можно на террасе накрывать?

— Да, да, на террасе. А что Наташенька? — спрашивала Елена Кирилловна, тревожно глядя на Глашу.

— Барышня спят, — отвечала Глаша. — Сегодня опять утром бегали гулять прямо с постели, ничего даже не покушавши. Юбочка вся в росе. Как бы не простудились. Теперь спят. Хоть бы вы им сказали.

Елена Кирилловна говорит неопределенно:

— Ну, ну. Пойду уж я. Иди себе, Глашенька.

Глаша уходит. Елена Кирилловна медленно поднимается со скамейки, точно жалея расстаться с тем местом, где в легкой дреме пригрезился ей Боря. Медленно идет она к дому.

Возле калитки она останавливается и еще смотрит недолго на дорогу, в ту сторону, где станция.

Телега гулко тарахтит по укатанной дороге. Мужик еле держит вожжи и покачивается сонно. Чалая лошаденка машет хвостом и головою. Беловолосый мальчуган, свесив с края телеги коричневые ножонки в широких синих штанишках, таращит васильковые светлые глазенки на собаку. А собака, тощая, злая, бежит и хрипло лает.

Елена Кирилловна вздыхает, — Бори все еще нет, — и уходит в сад.

На террасе мелькает светлая Глашина кофточка. Звенит посуда. Слышен ворчливый говор старой Бориной няньки.

 

XXIII

 

Позже всех, когда уже солнце на небе высоко и греет жарко, просыпается Борина мать, Софья Александровна. Сквозь легкие светлые занавески, которыми задернуты у нее на ночь окна, уже ясным светом облита вся ее спальня.

Софья Александровна просыпается вдруг, точно разбуженная толчком каким-то или чьим-то зовом. Правою рукою она порывисто и сильно отбрасывает легкое белое одеяло. Быстро садится на постели, согнувши колени, и охватывает их руками. Потом с минуту смотрит прямо перед собою, в какое-то пустое место среди легкого узора светло-зеленых обоев.

Глаза у Софьи Александровны черные, широко открытые, с черными пламенниками, затаившимися в бездонной глубине жуткого взора. Лицо бледное, продолговатое, с ровною матовою кожею, совсем свежее, почти без морщин, губы ярко пылают.

Софья Александровна смотрит, словно пораженная каким-то ужасным внезапным видением. Покачивается вперед и назад.

Потом она порывисто, одним прыжком, соскакивает с постели. Бежит к умывальнику, — белый мрамор и красное дерево. Моется быстро, точно торопится куда-то. Бежит к окну. Отдергивает занавески. Смотрит тревожно, какая погода, не ходят ли в небе тучи, из которых пойдет дождь, и тогда будет грязно по дороге, где поедет, возвращаясь домой, Боря.

Небо тревожно-радостное. Березки шелестят хрупким шелестом. Воробьи воровато и торопливо чирикают. Все зелено, ярко, страстно, во всем дышит напряжение надежд и ожиданий. Голоса слышны, — перекликаются звонко и весело, и смеются. Бежит кто-то смешливый, — торопится жить.

По бледным щекам Софьи Александровны быстрые льются слезы. Грудь порывисто дышит под белым полотном легкой сорочки.

 

XXIV

 

Софья Александровна идет к образу. Досадливо отшвырнула ногою положенный там нарочно с вечера Глашею бархатный коврик. Бросилась перед образом на колени. Колени мягко стукнули о пол. Софья Александровна быстро крестится, кланяется в землю и страстно шепчет:

— Господи, Ты же знаешь, Ты все знаешь, Ты все можешь, сделай это, Господи, сделай, верни его к нам, верни его матери, верни сегодня.

Мольба горяча и пламенна и не похожа на молитву. Слова бессвязны, падают часто, как мелкие, дробные слезы. К обнаженным ногам приникает тусклый холод крашеного пола. Дрожит и трепещет на полу жаркое тело плачущей женщины. Голова ее бьется о пол, разметывая черные косы.

Молится она не долго. Потоки слез точно омыли душу. Вдруг стало радостно и спокойно.

Так же порывисто Софья Александровна встает и звонит. Садится на край постели. Измятым носовым платком вытирает мокрые слезами щеки. Беззвучно смеется. Кончик ее ноги нетерпеливо постукивает по коврику перед кроватью. Глаза блуждают по комнате и, кажется, не видят предметов.

Глаша только что принялась одеваться и уже завязывала сзади на тонкой талии узкие белые тесемочки передника. Резкий, нетерпеливый звонок заставляет ее вздрогнуть. Она бежит к барыне, захвативши с собою почищенные утром башмаки и юбки.

Софья Александровна отрывисто говорит:

— Глаша, скорее, одеваться!

И нетерпеливо смотрит, как Глаша освобождается от своей ноши.

Торопливо совершается обычный обряд. Софья Александровна одевается сама. Глаша только застегивает ей башмаки и крючки платья сзади.

Скоро Софья Александровна совсем готова. Рассеянно и коротко глядится она в зеркало.

Ее бледное лицо кажется еще молодым и красивым. Она тонкая, как и ее мать, и невысокая. На ней белое узкое платье с широкими, короткими рукавами. Прическа греческим узлом, перетянута двойным обхватом красной ленты. На маленьких, стройных, с высоким подъемом ногах цветные шелковые чулки, белые башмаки, на них серебряные пряжки.

 

XXV

 

Софья Александровна быстро идет в столовую. Там на столе стоит белый кувшин с парным молоком. Она сама наливает себе стакан молока. Стоя выпивает его и съедает кусочек черного хлеба.

В то же время она заказывает обед. Все такие выбирает блюда, которые любит Боря. Напоминает, что Боря любит, чтобы вот это было сделано так-то, и не любит вот того-то.

Степанида слушает ее уныло и плачущим голосом повторяет:

— Да уж знаю! Да уж что там! Не первый раз.

Что-то спрашивает Глаша. О чем-то многословно толкует дряхлая няня. Машинально, торопливо отвечает им Софья Александровна. И кажется, что она прислушивается, не гремит ли дальний колокольчик, не стучат ли по дороге колеса. Торопится уйти. И уже не слушает, что еще ей говорят. Уходит.

Идет в Борин кабинет. Там все по-старому, и все прибрано. Когда Боря вернется, то найдет все на месте.

Софья Александровна заботливо и торопливо обходит комнату. Она смотрит, все ли на месте, стерта ли пыль, положен ли коврик перед кроватью, налиты ли чернила в чернильницу. Сама переменяет воду в вазе с васильками. Если что не в порядке, досадливо плачет, звонит и горько упрекает Глашу.

У Глаши тогда становится испуганное, жалостливое лицо. Она смиренно просит прощения.

Софья Александровна выговаривает ей:

— Как это ты так, Глаша! Ведь ты знаешь, мы ждем его с минуты на минуту. Вдруг он войдет, и такой беспорядок.

Глаша говорит смиренно:

— Простите, барыня. Уж вы себя не расстраивайте, я живым духом.

Выходит и роняет на белый передник две-три слезинки жалости.

 

XXVI

 

А Софья Александровна уже идет торопливо в сад. Ни на что не глядя, ни белой Афродиты не видя, ни ее алых роз, идет в ту беседку, высоко над углом забора, из которой видна дорога. Над беседкою кровелька в четыре ската зеленеет железная, от солнца, а от любопытных глаз суровое полотно занавесок с красною обшивочкою.

Софья Александровна смотрит на дорогу жадными черными глазами. Ждет нетерпеливо, прислушиваясь к быстрому, неровному стуку сердца, — ждет, вот покажется Боря.

Ветер веет ей в лицо и задевает его краем занавески, — но лицо у нее бледное, и глаза у нее сухие. Солнце жарко целует ее тонкие руки, но они лежат неподвижно на широком лиловато-сером парапете беседки. Ярко, зелено и многоцветно все в полях, — но ее глаза прикованы к серой пыльной змее, разлегшейся на просторе полей.

Если так ждут, неужели Боря не придет?

Но его нет. И напрасно пронзают жадные взоры пустынный простор, — Бори нет.

Все напряженнее, все неотступнее прикован к дороге ее безумно-тоскующий взор, — но Бори нет.

Все только то же, что вчера, что всегда. Мирно, безмятежно, — беспощадно.

 

XXVII

 

Был час первого раннего завтрака. Сидели все трое на террасе у накрытого стола. Был поставлен и четвертый прибор, и стоял четвертый стул, на всякий случай, — может быть, Боря подъедет к завтраку.

Солнце было уже высоко. День становился зноен. Алые розы у пьедестала богини благоухали все жарче. Еще яснее и безмятежнее улыбалась мраморно-белая Афродита, вечным движением роняя дивные складки одежды. В ярком сверкании солнца песок на дорожках казался желтовато-белым. Тени от деревьев были резки и черны. Казалось, что от них исходит земляной, сочный, теплый запах.

Женщины сидели так, что каждой из трех видна была за раскрытыми занавесками террасы и за кустами неширокой и недлинной аллеи садовая калитка и за нею часть дороги, — и видели они всякого прохожего и проезжего.

Но в этот час дня почти никто не проходил и не проезжал мимо старого дома.

За столом служа, Глаша надевала на круто сложенные косы свежевыглаженный чепчик с подкрахмаленными бантами и с плоеною сквозною оборочкою. Забавно мелькал этот снежно-белый чепчик над свежею загорелостью Глашина лица.

В саду под террасою на скамеечке, на открытом месте сидела старенькая Борина нянька, в темнолиловой кофточке, черном платье и темно-синем платке. Она грела на жарком солнце старые косточки, прислушивалась к разговору на террасе, ворчала что-то, а то дремала.

Она ширококостная, полная. Лицо у нее круглое, приятное, и даже сквозь мелкую сеть морщин видно, что когда-то было красивое. Глаза еще ясные. Волосы седые, гладко причесанные. На лице и во всей фигуре застывшее выражение унылого добродушия.

 

XXVIII

 

Как всегда, ели и пили, и разговаривали весело и дружно. Иногда говорили сразу двое. Если бы послушать из сада, то казалось бы, что на террасе сидит большое общество.

В разговоре часто слышится Борино имя:

— Как бы не забыть, Боря любит…

— Может быть, Боря привезет…

— Что-то Бори еще не видно…

— Я думаю, Боря приедет с вечерним…

— Надо спросить Борю, читал ли он…

— Может быть, Боря это знает…

А внизу под террасою старая нянька всякий раз, как только услышит Борино имя, крестится и шепчет:

— Упокой, Господи, душу раба твоего Бориса.

Сначала шепчет тихо, потом все громче и громче.

Наконец сидящие за столом на террасе женщины слышат эти слова. Тогда они вздрагивают и тревожно переглядываются. На их лицах изображается смутный страх. Но они сейчас же опять начинают разговаривать еще громче и смеются еще веселее. Говорят без перерыва, и за шумом их голосов и смеха не слышат пока нянькина бормотания в зеленеющем весело саду.

Но упадут случайно голоса после того, как названо милое имя, — и опять слышатся тихие, страшные слова:

— Упокой, Господи…

За завтраком сидят долго, больше говорят, чем едят. Тревожно посматривают на калитку. Кажется, что им страшно встать из-за стола и куда-нибудь идти, пока нет еще с ними Бори.

 

XXIX

 

К концу завтрака приходит почта. За нею каждый день ездит на станцию четырнадцатилетний паренек Гриша верхом на гнедой смирной лошадке. Он бойко скачет мимо калитки, подымает облака серой пыли и отчаянно болтает в воздухе локтями. При этом его пыльные ноги колотятся пятками в бока его кобылки, а на ремне через плечо болтается черная сумка.

Гриша оставляет лошадку на дворе, а сам с кожаною сумкою идет через сад и чему-то широко ухмыляется. Поднимаясь по ступенькам террасы, он объявляет громко и радостно:

— Почту привезли!

Он веселый, загорелый, потный. От него пахнет солнцем, землею, пылью и дегтем. Пясти рук и стопы ног у него крупные, как у взрослого. Губы мягкие и пухлые, как у добродушного жеребенка. У косого ворота его рубахи не хватает пуговок, видна сквозь ворот полоска загорелой груди да серый кусочек гайтана.

Софья Александровна порывисто поднимается со своего места. Отбирает от Гриши сумку. Быстро опрокидывает ее на стол. На белую скатерть сыплется груда бандеролей. Все три женщины склоняются над столом и ищут писем. Но письма бывают редко.

Наташа хмуро смотрит на ухмыляющегося паренька. Спрашивает:

— Писем нет, Гриша?

Гриша переступает по ступеньке лестницы большими ногами, кирпично-красными от солнца, ухмыляется и отвечает всегда одними и теми же словами:

— Письма еще пишут, барышня.

Софья Александровна говорит нетерпеливо:

— Ну иди, Гриша.

Гриша уходит. Женщины принимаются читать газеты.

Софья Александровна берет «Речь». Читает ее быстро. Часто говорит то, что остановило в газете ее внимание.

Наташа раскрывает «Слово». Читает молча, медленно и внимательно.

Елена Кирилловна берет «Русские ведомости». Неспешно разрывает бандероль. Раскрывает на стол весь лист. Читает, быстро бегая глазами по строчкам.

 

XXX

 

Няня, кряхтя, медленно поднимается по ступенькам. Софья Александровна отрывается на минуту от газеты и смотрит на старуху испуганно. Наташа нервно вздрагивает и отвертывается. Елена Кирилловна читает спокойно, не глядя на няньку.

Нянька вздыхает, садится на скамейку у входа и спрашивает монотонно, — один и тот же вопрос каждый день:

— Казненных-то нынче сколько пропечатано? Повешено-то сколько?

Софья Александровна роняет газету, вскакивает и, вся бледная, смотрит на старую. Все ее тело дрожит мелкою дрожью. Елена Кирилловна складывает газету, отодвигает ее и смотрит прямо перед собою остановившимися глазами. Наташа встает, повертывается внезапно побледневшим лицом к старухе и говорит каким-то не своим, деревянным голосом:

— В Екатеринославе — семь, в Москве — один.

Или другие города и другие цифры, — то, что принесли свежие газетные листы. То, что они приносят нам каждый день.

Нянька поднимается со скамейки и крестится истово. Говорит:

— Упокой, Господи, души рабов твоих. И сотвори им вечную память.

Тогда Софья Александровна вскрикивает отчаянно:

— Боря, Боря, Боря мой!

Лицо ее так бледно, что кажется, как будто бы ни одной кровинки не осталось под матовою, эластичною кожею. Судорожным движением сжимая руки, она с ужасом смотрит на Елену Кирилловну и на дочь. Елена Кирилловна отводит глаза в сторону и, глядя на старую няньку, качает укоризненно головою. Голова ее трясется, как и у старенькой няньки, а на глазах проступают, как ранние росинки вечером, скупые слезы.

Наташа упрямо смотрит на мать и говорит побледневшими, трясущимися губами:

— Мама, успокойся.

Вдруг голос ее опять становится холодным и деревянным, — и точно кто-то чужой и злой заставляет ее медленно, отчетливо произносить все те же каждый день слова:

— Ведь ты же знаешь, мама, что Борю повесили еще в прошлом году!

Смотрит на мать неподвижным, жутким взором слишком черных глаз и повторяет:

— Ты же это знаешь, мама!

Глаза у Софьи Александровны широко открыты, сухи, в них ужас, и глубокие пламенники в их слишком черной глубине горят безумно. Она повторяет беззвучно, глядя прямо в Наташины глаза:

— Повесили!

Садится на свое место, смотрит жуткими глазами на белую Афродиту и на алые розы у ее ног и молчит. У нее белое лицо и алые губы, лицо неподвижное и губы крепко сжатые, в немигающем взоре ее черных глаз затаилось безумие.

Перед изваянием вечной красоты, перед благоуханием мгновенно-торжественных роз она каменеет образом вечной скорби неутешной матери.

 

XXXI

 

Елена Кирилловна тихо уходит по боковой узкой лесенке в сад. Садится на дальнюю скамейку. Смотрит на затянутую зеленою ряскою гладь пруда и плачет.

Наташа поднимается к себе в мезонин. Открывает книгу. Старается читать. Не читается Наташе. Она откладывает книгу и смотрит в окно, и глаза ее мертвы.

Над старым домом все выше и выше поднимается беспощадно-ясный Дракон. Радостным смеющимся кольцом веселого простора замыкает, как в пламенный круг, омраченную тоскою тишину старого дома. Меткие мечет лучи, как острые, оперенные стрелы, и дрожит от вечного, неистощимого гнева.

В старом доме тихо и тоскливо. Никого не ждут, никто не придет. Боря умер. Беспощадное колесо времени не знает поворота назад.

Так ясно, так светло свершается течение дня. Слитный белый свет говорит, что не на что надеяться.

 

XXXII

 

Наташа сидит в своей комнате у открытого окна. Книга лежит на подоконнике. Не хочется читать.

Каждая строка в книге напоминает о нем, о нескончаемых разговорах, о жарких спорах. О том, что было. О том, чего нет.

Воспоминания все ярче и наконец достигают ясности и полноты видения, представшего, чтобы очаровать душу.

Меркнет в небе ярый Дракон, — затмился свинцовою тучею. Меркнет и память о нем. Кажется, что в небе ходит холодная, ясная, безмятежно-тихая луна. Лик ее бледен, но не от печали. Лучи ее чаруют заснувшую землю и недостижимо высокое небо.

Лунные чары в полях, в отуманенных долах. Матовым светом мерцают на спящих травах тихие, прохладные росы.

В их призрачном мерцании воскресает то, что погибло, — былая нежность и любовь, бросающая на подвиги сверх меры человеческих сил. К устам опять восходят давно уже не петые, гордые гимны и обеты подвига и верности.

И что же из того, что подстерегает подстрекающий злой взор, и с пылкими речами юности смешалась речь предателя! Горения любви дерзающей не угасят и воды холодных океанов, не отравят все земные лукавые отравы.

Очарованный лунною тайною лес чуток, мглисто темен и молчалив. Непонятны и недоступны людям его медленные, неуклонные переживания и тайна его скованных желаний.

В его лунную тишину принесли люди буйство юной жизни, говора и смеха, — но, очарованные лунною тайною, вдруг примолкли и призадумались.

Полянка в лесу, завороженная зеленым холодным лунным мерцанием, кажется белою. Обступившие полянку по краям тени деревьев такие неверные, и мглистые, и таинственно-тихие.

Луна медленно, словно крадучись, поднимается все выше по бледно-лазурному склону небес. Круглая, холодная, вся обернувшись в тонкую пелену молочно-белого тумана, она раздвигает своим бесстрастным ликом туманно-тихие вершины заснувших деревьев и смотрит на поляну немигающим любопытным взором белых глаз.

Матовая россыпь тихой росы на холодных травах поляны тает, — выпивает ее жадно белый ночной туман. Воздух сладок и томен. На край полянки выступает несколько тоненьких, стройных, белоствольных березок, сонно застывших, невинных, как девственные причастницы в зеленых с белым платьицах.

 

XXXIII

 

Под тонкими березками на поляне расположились несколько девушек, юношей, подростков. Кто сидит на пенечке срубленного дерева, на поваленном грозою стволе старой березы, кто улегся на разостланном по траве пальто, а кто к стволику березки прислонился спиною. Мигает одинокий, слабый огонек папироски и скоро гаснет.

В светлом, грезовом тумане все кажется белым, призрачным, сказочно-очаровательным. И кажется, березки на поляне и луна на небе ждут чего-то.

Здесь Наташа. Подруга Наташина, московская курсистка, с остренькою беленькою мордочкою хорошенького, веселенького зверька. Боря и его товарищ, — два мальчика, оба худенькие и почему-то похожие один на другого, в полотняных курточках, с неживыми лицами нестеровских отроков, с горящими кругами темных глаз.

И еще один, высокий, плотный, в темной блузе. Он смотрит самоуверенно и кажется самым знающим, опытным и бывалым.

Его обступили подростки и девушки и упрашивают. Простодушно-радостные, нетерпеливые звенят голоса:

— Спойте, спойте нам Интернационал.

Боря, мальчик с бледным, нахмуренным лбом, с иссиня-черными кругами около глаз, смотрит ему в глаза и упрашивает усерднее всех.

Высокий, плечистый Михаил Львович смотрит исподлобья и упрямо отказывается, не хочет петь.

— Не могу, — говорит он угрюмо. — Я сегодня что-то не в голосе.

Боря и Наташа настаивают.

Михаил Львович машет рукою и так же угрюмо говорит:

— Да ну, уж ладно.

Все рады.

Михаил Львович становится на колени. Над туманно-белою поляною, над белолицыми мальчиками, над белым туманом поднимаются к луне, тихо в небе ворожащей, слова гордого, страстного гимна: «Восстань, проклятьем заклейменный!»

Михаил Львович поет. Глаза его упрямо смотрят в землю, на холодные травы, белые в жутком свете полной, ясной луны. Точно он не хочет или не может посмотреть прямо в глаза этим девочкам и мальчикам, в эти доверчивые, чистые глаза.

А вокруг него столпились, — так близко, близко к нему приникли невинно дышащие молодые девушки, мальчики стоят около него на траве на коленях, наивно смотрят ему прямо в рот и тихонько подпевают. Растет, ширится гордая, отважная мелодия. Торжественным пророчеством звучат вещие снова:

 

В Интернационале
Объединится род людской.

 

XXXIV

 

Михаил Львович допел до конца. Была минута молчания. Потом растроганные, взволнованные голоса, — все вместе зазвучали, колыша влажную лесную тишину.

Ясные девичьи глаза смотрят, не отрываясь, на угрюмо склоненное лицо Михаила Львовича. Звонкий девичий голосок молит настойчиво и нежно:

— Еще пропойте, пожалуйста, милый. Повторите еще раз. Я запомню слова. Я хочу выучить их наизусть.

Наташа подходит и говорит тихо:

— Мы все выучим эти слова и будем петь их каждый день, как молитву. С верою будем петь.

Михаил Львович наконец поднимает глаза. Маленькие, блестящее, умные. Теперь они строго и пытливо уставились на вдруг смутившуюся от этого змеиного взора Наташу.

Михаил Львович говорит ей угрюмо:

— Ну, петь-то в лесу, втихомолку, не большая нужна храбрость. Всякий сумеет.

Наташа багряно вспыхивает. В глазах ее зажигаются черные огни недетской решительности. Она говорит слегка вздрагивающим голосом:

— Мы выучим слова и споем их там, где это будет надо. Боже мой, да разве одни у нас слова, только слова! Мы готовы на дело.

Боря повторяет за нею:

— Мы готовы. Мы исполним все, что надо. И, если понадобится, умрем.

Михаил Львович говорит со спокойною уверенностью:

— Ну, я знаю.

В глазах его, упрямо прикованных к земле, горит тусклый огонек.

 

XXXV

 

Минута молчания. И опять звенит тоненький голосок. Говорит тоненькая, как березка, девушка с остреньким, веселеньким личиком:

— Боже мой! Какая сила! Какой пафос!

Михаил Львович неторопливо поворачивает к ней лицо. Угрюмо улыбается и молчит.

Девушка заломила на коленях руки. Ее поза удивительно красива. Лицо ее вдруг становится значительным, дышит усердною мольбою и пламенною решительностью. Она горячо восклицает:

— Давайте петь все хором. Все! Михаил Львович нас поучит. Правда, Михаил Львович? Поучите?

Михаил Львович с угрюмою важностью соглашается:

— Ладно.

Он обводит тесный круг восторженных детей тусклым, тяжелым взором. Он один сидит спиною к поляне и чарующей в небе луне. Его лицо кажется темным и оттого еще более значительным. Все, что исходит от него, носит теперь печать особой угрюмой торжественности.

А лица детей в лунном свете белы. Одежды их лунно-светлы. Голоса их лунно-прозрачны. В их простодушной доверчивости есть нечто обреченное.

Тоненькая девушка, волнуясь, восклицает:

— Ну, начинаем.

Михаил Львович торжественным, тяжелым движением поднимает руку и начинает: «Восстань, проклятьем заклейменный!»

Девушки и мальчики благоговейно поют, сливая свои звонкие, чистые голоса с гудящим низко голосом Михаила Львовича. Жарким восторгом восстания и освобождения пылают их юные голоса. Выше, выше, выше белых туманов и темного леса, к облакам серебристым, к мерцающим тихо звездам, к луне ворожащей восходят призывные звуки гимна.

И белоствольные кудрявые березки, и молочно-белая застывшая в холодном небе луна, и белая, серебрящаяся, примятая детскими коленками трава — все тихо, все молчит и слушает чутко. Все окрест чутко и торжественно слушает, как эти дети, светлые, облитые прозрачным серебром холодного лунного мерцания, склонив на траву колени, подняв к пустынно-ясному небу горящие темными кругами на бледных лицах глаза, поют, повторяя слова вслед за высоким, слишком полным молодым человеком, лицо которого темно и взоры упрямо прикованы к земле. Повторяют:

 

В Интернационале
Объединится род людской!

 

Чужестранное, нерусским звуком взятое слово звучит как высокое, святое наименование обетованной земли. Новой земли под новыми небесами. Земли, в которую верят, земли, без благочестивой мечты о которой и жить нельзя.

Когда замолк гимн, от земли до небес простерлось молчание, святое и торжественное. Как в храме нового, неведомого культа, в таинственный миг жертвоприношения.

 

XXXVI

 

Михаил Львович первый нарушает тишину. Он говорит медленно, ни на кого не глядя, устремив тяжелый взор поверх детских бледных лиц, за пламенный круг их взоров:

— Друзья, вы знаете, какое теперь время. Каждый из нас может понадобиться. Если кого-нибудь из нас пошлют, то, надеюсь, никто из нас не будет дрожать за свою драгоценную жизнь; никто не разжалобится мыслью о маменькином горе.

Дети восклицают:

— Никто! никто! Только бы послали!

И Наташа думает гордо: «Что же горе одной матери в сравнении со страданиями целого народа».

На мгновение встает в памяти матово-бледное лицо матери и ее слишком черные, вещие глаза. Острая боль мгновенно пронзает сердце. Но что ж! Ведь это только один миг слабости. Гордая воля победить это малое страдание об одной близкой великою любовью ко многим далеким, но тяжко страдающим.

Что же горе одной материи! Пусть Ниобея вечно плачет о детях своих, умерщвленных жгучими, отравленными стрелами высокого Дракона, пусть Рахиль никогда не утешится, — что же горе бедной материи! Безоблачен Аполлонов лик, светел Аполлонов сон.

Но больно, больно! Меркнет милая мечта, словно темный лик рокового человека, запевавшего гордый гимн, затмил ворожащую в небе луну и на самое сердце бросил угрюмую тень.

И нет луны, и нет ночи, и нет белой полянки в тумане в лесу. Снова ясный день перед Наташею, и она у окна, и перед нею книга, и старый дом молчит опять тоскливо. Рассеялась туча, снова небо ясно, — брызнули пламенные стрелы злого Дракона, снова о торжестве своем говорит победитель.

Навстречу тоске беспощадной! Жаль, жги, мучь, проклятый Дракон! Торжествуй, победитель! О, скоро и ты склонишься к закату и обольешь опять полнеба жаркою кровью, умирая на закате.

 

XXXVII

 

Наташа надевает соломенную желтую шляпу и идет в поле. Земля горяча, небо сине, воздух зноен, ветер спит, нивы желты, травы зеленеют. И опять, утопая в ярком зное, Наташа будит в себе сладкую истому воспоминаний, радующих забвением этого темного дня.

Идет, — и перед нею, как и тогда, то же раскинулось колеблемое жарким ветром золотое, жаркое поле. Воскрес давно пережитый, душный, знойный полдень.

Воскрес…

То было в дни, когда еще Наташа так любила это милое светило, земное наше солнце, источник жизни и радости, вечный, неутомимый зов к трудам и подвигам, к подвигам свыше сил человека.

О, предательская речь искусителя Змия! Дурманит, и манит, и сказочною страною кажет бедную землю нашу. Зачем?

Зыбкое опять перед Наташею стелется море застывших от жары колосьев и синеньких, миленьких цветочков, застенчиво склонивших перед беспощадным Драконом свои сладко затуманенные знойными грезами головки.

Наташа и ее брат Борис идут вдвоем. Межа тесна. Это их радует почему-то. Не потому ли, что межу обступили золотые волны ржи?

Такая высокая рожь! Из-за ее колосьев едва виднеется вправо зеленая кровля старого дома и полукруглое окно в мезонине, и слева маленькие деревенские избы, серенькие, мохнатые.

Наташа и Борис идут друг за другом. Колышутся вокруг них шуршащие сухо стебли ржи, колышутся васильки синеглазые. Колышутся во ржи два тоненькие, хрупкие силуэта.

Наташа идет впереди. Борис отстал. Наташа оглядывается.

Мальчик, смуглый, тоненький, с горящими кругами глаз, в полотняной курточке, рвет синие цветочки. И уже большой сноп их едва держится в его руках.

 

XXXVIII

 

Наташа смеется и говорит брату:

— Довольно, милый, довольно. Я их не смогу и в руках держать.

Весело отвечает Борис:

— Удержишь, ничего.

Наташа протягивает свою загорелую руку и берет от него цветы. Она тоненькая, и сноп синеньких васильков раскинулся на ее груди, совсем закрыл ее, — такая тоненькая с этим громадным снопом в руках!

Весело спрашивает Борис:

— Ну что, тяжело?

Наташа смеется. Лицо ее светится благодарною радостью и веселою, детскою решительностью. Говорит:

— Уж донесу эти-то, но и довольно.

Борис говорит упрямо:

— Я хочу нарвать тебе как можно больше. Ведь мы, может быть, не скоро увидимся.

Голос его при этих словах печально вздрагивает.

Наташа говорит задумчиво:

— Может быть, никогда.

Их лица становятся печальны и озабочены.

Борис, хмурясь, смотрит в сторону и спрашивает:

— Наташа, ты с ним едешь?

Наташа знает, что Борис спрашивает ее о Михаиле Львовиче, — о том человеке, который теперь посылает ее на опасное дело, который потом пошлет и Бориса на безумно дерзкий подвиг. Что ж! Безумство храбрых!

И Наташа отвечает:

— Нет, одна. Он только потом проводит меня до места.

Борис смотрит на Наташу грустными, завидующими глазами и осторожно спрашивает:

— Страшно, Наташа?

Наташа улыбается. Такая гордость в ее улыбке! Говорит спокойно:

— Нет, Борис. Радостно.

Борис видит, что лицо ее радостно и глаза, черные, пламенные, веселы. Он смотрит на нее, и ее спокойствие сообщается и ему, — спокойная уверенность в себе и в деле.

Безумство храбрых!

Дети идут дальше. Борис опять рвет васильки. Наташа мечтает о чем-то, — сорвала колосок, задумчиво жует зернышко.

 

XXXIX

 

Длится жаркий, знойный день. Неумолимый равнодушно глядит на детей Дракон. Он мечет без устали свои острые, багровые стрелы на смуглолицего отрока с пламенными кругами глаз и на девушку, стройную, тоненькую, черноглазую. Жгучие стрелы его метки и злы, и свет его беспощадно ровен, — но она идет, и в глазах ее надежда, и в глазах ее решительность, и в черных глазах ее горит огонь, на котором пламенеет душа к подвигу свыше сил человека.

Наташа вдруг останавливается в конце межи у пыльной дороги. С нежным любованием смотрит на Бориса. Словно хочет она запомнить покрепче все эти милые черты родного смуглого лица, — излом густых бровей, упрямую сжатость румяных губ, твердый очерк подбородка, строгий профиль.

Вздыхает Наташа легонько. И говорит Борису нежно и весело:

— Довольно, милый. А то меня с таким ворохом, пожалуй, и в вагон не впустят. Скажут, сдавайте в багаж.

Смеются оба беззаботно. А Борис все-таки не может оторваться от васильков. Говорит:

— Еще, еще только немножко. Я хочу, чтобы у тебя букет был гигантский.

Шутит Наташа:

— Тебе бы все гигантское!

Но уже не смеется. Знает, как это в нем глубоко и значительно.

Борис смотрит на нее и отвечает, повторяя любимую, задушевную свою мысль:

— Да, это правда, я люблю все такое огромное, чрезмерное. Во всем, во всем! Если бы мы всегда поступали так! Так отдавались бы всецело! О, как иначе сложилась бы тогда вся жизнь!

Наташа задумчиво повторяет:

— Чрезмерно, свыше сил человека, расточать, расточать жизнь. Только бы не скупость, только бы не дрожать над своим, — лучше умереть, всю жизнь собрать в один узелок и бросить!

— Да, да! — говорит Борис, и глаза его, черные, как ночь, пылают далекою грозою. — Не жалеть жизней, расточать их, расточать без конца, только так можно достигнуть высокой нашей цели!

Перешли через дорогу, опять идут тихо по узкой меже, и одежды их белы среди золотых волн. Наташа протягивает тонкую руку, — шуршат сухо колосья, и тяжелые в загорелую руку падают зерна спелой ржи.

Реют над детьми багровые стрелы неумолимого Дракона.

Дети идут, обреченные оба. Доверчиво идут, и не знают они, что посыпающий их — предатель, и что цена их крови ничтожна.

 

XL

 

Что же это шуршит вокруг так хрупко? Сегодняшняя рожь. А где же васильки и Борис? Васильки во ржи синеокие, а Борис повешен.

— А я? — в странном, тяжелом недоумении спрашивает сама себя Наташа.

Озирается кругом, как разбуженная.

— Как же я?

Сама себе отвечает:

— А я уцелела. Меня счастливый случай спас.

Так тяжело Наташе думать об этом.

Как можно пережить!

— Лучше бы я погибла!

Так просто это вышло. Наташу поставили третьим номером, у самого вокзала, на случай неудачи первого и второго. Но справился первый, хотя и сам погиб от взрыва.

Второй, услышавши невдалеке от себя взрыв, совсем растерялся. Бросился спасаться. Сел на извозчика. Доехал до реки. Нанял лодку. На середине реки бросил бомбу в реку. Лодочник догадался, что дело неладно. Да и увидели с казенного парохода и с берега. «Второго» взяли, судили и повесили.

Наташа ничем не выдала себя. Ушла спокойно, не торопясь, со своею опасною ношею, никем незамеченная. Вмешалась в общий поток прохожих, озабоченных каждый своим делом. Сдала бомбу, куда было назначено.

Через несколько дней она уехала домой. За нею не следили.

Наташа ждала другого поручения.

И вдруг как-то отошла от этого дела, потому что погибла вера в него.

Это случилось еще до того, как Борю повесили. Разрешилось окончательно в те кошмарные дни, когда неожиданно и быстро была оборвана его жизнь.

Ужасные дни.

Но нет, не надо о них думать, не надо их вспоминать. Вспоминая, казнишь себя.

Лучше будить память о другом, безоблачном, прошлом.

 

XLI

 

Волшебное зеркало памяти, в тебе отражено так много! Мелькают милые картины.

Цветы, за которыми они сами ухаживали. Грядка, над которою возились так любовно. Свежий, томный, вечерний дух левкоя. Влажный по заре от росы куст жасмина, от которого пахнет так сладко, так нежно, что хочется плакать, как плачет росою трава по заре золотой!

Площадка в саду. Столб, гигантские шаги. Как быстро, как высоко взлетали они с Борисом!

Милые детскому сердцу праздники. Сочельник, — елка со свечами на зеленых веточках, с разноцветным блеском золотых орехов, красных, зеленых, голубых подвесок, фольги, белого ватного снега; подарки, всегда неожиданно-радостные. Днем, — снег настоящий, хрупкий, блестящий, как соль; мороз щиплет щеки, солнце красно, рукавички пушисты, шапочки белы и мягки, салазки мчатся с горки, — ух!

А вот наступает Пасха. Торжественная ночь. Заутреня. Радостное пение. Огоньки свеч, огоньки без конца. Пахнет куличами. Разноцветно расписанные яички. Поцелуи со всеми. Все рады.

— Христос воскресе!

— Воистину воскресе!

А дорогие сердцу покойники мертвы.

Нет. Милые, наивные воспоминания не перебьют рокового круга, воскрешения тех же смутных, отрывочных, страшных воспоминаний. Неудержимо влечется мечта к страшным, последним минутам.

 

XLII

 

Жили в столице зимою. Борис учился в последнем классе гимназии. На Святках уехал в другой город. Сказал, к родственникам.

Наташа догадалась было. Но он не сказал правды.

— Право ничего, — отвечал он на все ее расспросы. — Никто меня не посылает. Сам еду. К тете Любе.

Да Наташа и не настаивала.

И вот несколько дней не было от него писем. Но дома не беспокоились. Борис не любил писать. Думали, что веселится и некогда.

Был вечер в начале января. Мать и бабушка были в гостях, Наташа осталась дома. Сказала, голова болит.

— Полежу на диване. Пройдет.

А настоящая была причина, — не хотелось ехать в этот скучный дом к чопорным светским родственникам.

Прислуга тоже отпросилась в гости. Наташа осталась в квартире одна. Легла у себя на диване. Взяла новую, интересную книжку. Читает.

После нескольких дней праздничного веселья и всякой иной суеты Наташа чувствует себя славно. Уютно, спокойно, легко. Занавески на окнах непроницаемо-плотны. Лампа горит весело и ровно, под бисерною бахромою абажура скрывая от глаз ярко-раскаленные, молочно-белые перегибы своих тонких в стеклянной груше ниточек. Вся небольшая комната тонет в светлой зелено-розовой тени.

Страница за страницею, — ровные строки, ровная речь, — утомляют наконец Наташино внимание. Наташа дремлет. И засыпает. Раскрытая книга с мягким шумом падает на ковер и в неровной измятости страниц забывает, где была раскрыта.

 

XLIII

 

Вдруг звонок. Наташа встрепенулась.

Наши? Нет. Звонок прозвенел так неуверенно, так робко. Казалось, что это во сне услышала звонок, не наяву, или кто-то маленький и проказливый шалит несмелою рукою.

Или послышалось?

Так дремлется. Лень встать. Пусть звонят.

Но вот и второй звонок, настойчивее, громче.

Наташа вскакивает и бежит в переднюю, оправляя на бегу смявшуюся на валике дивана прическу.

Двери не открывает, вспомнив, что она в квартире одна, и спрашивает:

— Кто там?

Из-за двери слышится негромкий, сиплый голос, словно простуженный, — почтальонский голос:

— Телеграмма.

Забилось сердце боязливо. Так страшно всегда получать телеграммы. Не торопятся только хорошие вести, — злые спешат.

Наташа вложила в узкое железное ложе плоский конец дверной цепочки. Приоткрыла дверь, смотрит. Посыльный с телеграфа, — башлык, бляха на фуражке, заледенелые, обвислые усы, высокий, сутулый, тощий. Сует телеграмму. Просит:

— Расписочку, барышня.

В Наташиной руке дрожит крохотный сверточек серовато-белой бумаги. Наташино сердце вдруг упало, захолонуло. Наташа говорит бессвязно:

— Что там? Боже мой! Расписку?

Бежит к столу. Руки дрожат. Едва вывела фамилию «Озорева» на серой бумаге, по которой скребет и царапает перо.

— Возьмите, вот расписка.

Сунула через цепочку в руки посыльного расписку и на чай. Захлопнула за ним дверь. Бежит к лампе. Что такое?

Разорвала с боку ленточку, читает. Страшные слова. Такие простые, и такие непонятные. Потому что о Борисе.

«Борис стрелял… Арестован вместе с товарищами. Завтра военный суд. Грозит смертная казнь».

 

XLIV

 

Наташа перечитывает телеграмму. Быстрый ужас, странно похожий на стыд, мгновенно сжимает ее сердце. Она слышит тяжелое стучание крови в своих висках. Точно давит что-то со всех сторон, и тяжело дышать, и словно железные воздвиглись отовсюду вокруг нее стены, и все сдвигаются, — торопливые, бледные, карандашом брошенные на серую бумагу строчки.

Вот медленно, одна за другою, втесняются в Наташино тусклое сознание мысли, тяжелые, злые, беспощадные.

Тупо думает Наташа о том, как сказать об этом маме. Замечает, что дрожат руки. Вспоминает номер телефона Лареевых, где теперь должна быть мама.

Вдруг снова ужас, как лихорадочный озноб, потрясает ее всю с ног до головы. В голове яркая сумятица мыслей.

Нет, это ошибка! Этого не может быть! Безумная, жестокая ошибка! Чья-то бессмысленная, грубая шутка.

Борис, наш милый мальчик, с такими правдивыми глазами, — его повесят! Он захрипит, задыхаясь, качаясь в петле, тугою острою болью сожмется детская нежная шея, побагровеет смуглое лицо, и, весь в пене, изо рта выползет распухший язык, и широко раскрытые глаза отразят ужас жестокого умирания.

Нет, нет, этого не может быть! Это ошибка! Но кто же так злобно ошибается?

И где же Борис?

Холодное сознание говорит, что это так, что нет никакой ошибки. Слова ясны, адрес верен, — да, да! Ведь этого и надо было ждать. Вот, это же и есть то расточение жизни, о котором он мечтал, — о котором мечтали они оба.

— Люблю все безмерное. Расточать жизнь, — только так достигнем высокой нашей цели.

Ноги дрожат. Все тело точно опустелое. Наташа садится на диван.

Господи, что же это? Как же сказать об этом ужасе маме?

Или скрыть? Самой сделать, что можно? Да нет, что она может сделать одна!

Надо сказать. Скорее, скорее. Нельзя медлить ни минуты. Может быть, еще можно спасти Бориса, ехать, просить.

Что же она сидит! Надо действовать, скорее.

 

XLV

 

Наташа бросилась к телефону. Как долго не отвечает станция!

Наконец соединили. Слышна музыка, шум голосов.

Веселый знакомый голос спрашивает:

— Кто у телефона?

— Это я, Наташа Озорева.

— А, здравствуй, Наташа, — болтает звонко Маруся Лареева. — Как жаль, что ты не пришла. У нас превесело.

— Здравствуй, милая Маруся. Мама у вас?

— Да, да, у нас. Позвать ее?

— Нет, нет, ради Бога. Скажите ей кто-нибудь осторожнее…

— Что-нибудь случилось?

— Маруся, у нас страшное несчастие. Нашего Бориса арестовали.

— Боже мой. Да за что же?

— Не знаю. Военный суд. Я в отчаянии. Такой ужас! Ради Бога, не испугайте сразу маму. Пусть она едет домой, скорее, пожалуйста.

— Ах, Боже мой, какое горе!

— Маруся, милая, ради Бога, скорее.

— Сейчас я скажу своей маме. Подожди, Наташа, не отходи от телефона.

Стоит Наташа с телефонною трубкою, прижатою к уху, ждет. Слышит шум шагов. Кто-то запел.

Опять тот же голос, взволнованный очень:

— Наташа, ты слушаешь? Твоя мама сама хочет с тобою говорить.

Наташа дрожит от страха. Мама, Боже мой! Переспрашивает:

— Что? Сама хочет говорить?

— Да, да. Я передаю трубку твоей маме.

 

XLVI

 

Слышен голос Софьи Александровны, весь разорванный страшным беспокойством:

— Наташа, это ты? Ради Бога, что случилось?

Наташа отвечает:

— Да, мама, это я. Пришла телеграмма. Мама, ты не бойся, это, должно быть, какое-то недоразумение.

Слышен упавший голос:

— Прочти мне сейчас телеграмму.

— Сейчас принесу, — говорит Наташа.

Принесла телеграмму, прочла.

— Что? Военный суд?

— Да, военный.

— Завтра?

— Да, да, завтра.

— Казнят его?

— Мама, ради Бога, не волнуйся. Может быть, можно что сделать.

— Мы туда едем. Наташа, собирайся. Сейчас мы с мамою вернемся домой и выедем с первым поездом.

Отбой.

Наташа одна. Мечется по пустой квартире. Собирает что-то, роняя вещи в чуткой тишине. Возится с чемоданами, с подушками.

Да, надо посмотреть, когда поезд. Половина первого. Ну, еще успеем на ночной.

Звонок, испугавший еще больше того, первого. Это приехали мама и бабушка, обезумевшие от бледного ужаса.

 

XLVII

 

Бессонная, томительная ночь в вагоне. Стук колес, скрежещущий, мерный. Остановки. Так все медленно! Такая тоска! О, скорее, скорее!

Или желать лучше, чтобы застыло время? чтобы окоченели его распростертые над миром мохнатые крылья? чтобы немигающим навеки остановился его совиный взор на том мгновении, когда еще не сказано страшного слова?

Приехали, наконец, днем. На вокзале, унылом и грязном, их встретил Наташин двоюродный брат, молодой присяжный поверенный.

По его бледному, растерянному лицу поняли, догадались, что все кончено.

Говорит много, но бессвязно. Утешает надеждами, в которые сам не верит.

Суд уже был, рано утром. Борис и оба его товарища, — все такая же зеленая молодежь, — приговорены к смертной казни через повешение. Кассационная жалоба не будет допущена. Вся надежда на местного генерала. Он, в сущности, не злой человек. Может быть, удастся вымолить у него облегчение участи, — каторгу без срока.

Бедные матери, о чем они молят!

 

XLVIII

 

Поехали к генералу Софья Александровна и Наташа. Долго ждали в пустынном, тихом зале, где блестел лощеный паркет, висели портреты в золотых рамах и гулки были осторожные шаги мужчин в мундирах, выходивших время от времени из огромной белой двери.

Наконец приняли. Генерал любезно выслушал и решительно отказал. Встал, звякая шпорами, вытянулся во весь рост — стройный, высокий, с грудью, увешанною орденами, с седыми волосами, красным лицом, черными бровями и широким носом.

Напрасны унизительные мольбы.

Мама, бледная, гордая мама стояла на коленях перед генералом, целовала, плача горько, его руки, в ногах валялась, — напрасно. Холодный ответ:

— Простите, сударыня, не нахожу возможным. Понимаю вашу скорбь, вполне сочувствую вашему горю, но что же я могу? Кто же в этом виноват? На мне лежит тяжелая ответственность перед Престолом и отечеством. Долг службы, — ничего не могу. Пеняйте сами на себя, — вырастили.

Что же слезы бедной матери! Бейся на холодном паркете головою о черный блеск его сапог или уйди гордо и молча, — все равно, он ничего не может. Твои слезы и мольбы его не тронут, твои проклятия его не оскорбят. Он — добрый человек, он — любящий отец семейства, но его прямая солдатская душа не трепещет перед словом смерть. На войне он дерзко бросал свою жизнь навстречу смертным опасностям, — что же ему смерть крамольника?

— Но ведь он совсем мальчик!

— Нет, сударыня, это не детская шалость. Простите.

Уходит. Мерно звякают шпоры. Паркет смутно отражает высокую, стройную фигуру.

— Генерал, сжальтесь!

Холодная белая дверь захлопнулась. Тихий, любезный говор молодого офицера. Поднимает, помогает уйти.

 

XLIX

 

Дали свидание. Несколько минут промчались в сумятице вопросов, ответов, объятий, слез.

Борис почти ничего не говорил.

— Ты, мама, не плачь. Я не боюсь. Ну, они иначе не могут. Кормят здесь недурно. Кланяйтесь родным. А ты, Наташа, береги маму. С нашей семьи довольно. Ну, прощайте.

Какой-то был равнодушный и далекий. Казалось, что думал о чем-то ином, о чем не говорят никому. И звучали его слова как внешние, так, для разговора.

Ночью перед рассветом Бориса повесили. Казнили его в тюремной ограде. Неведомо где зарыли.

Мать молила на другой день:

— Покажите мне хоть могилу!

— Какая ж могила! В гроб положили, в землю зарыли, насыпь с землею сравняли, — известно, как казненных хоронят.

— Хоть скажите, как умер.

— Что ж, молодцом. Спокойно, серьезно. А вот от священника отказался. И креста не целовал.

Так и вернулись домой. Туман тоски навис над ними. А под ним безумная зажглась надежда, — нет, Боря не умер, Боря вернется.

 

L

 

Мысль о том, что Бориса повесили, не могла войти в круг будничных, привычных мыслей. Только в зенитный солнечный час да еще в лунную полночь она острым кинжалом врезывалась вдруг в разбуженное сознание. И опять пронзала душу острою, нестерпимою болью, и опять по заре с тупым туманом тусклой тоски уходила прочь. И опять возникала безумная уверенность.

Нет, Боря вернется. Вот звякнет звонок, откроют дверь.

— А, Боря! Где ты пропадал?

Как мы его расцелуем! Новостей сколько!

— Где пропадал, там нету. Пропадал и нашелся, как блудный сын.

Сколько радости будет!

А старенькая нянька плачет неутешно. Причитает:

— Борюшка, Борюшка, ненаглядненький мой! Я ему говорю: я, Борюшка, в богадельню пойду. А он мне: не хочу, говорит, нянечка, не пущу тебя в богадельню, я тебя, говорит, возьму к себе, старенькая, дай мне только вырасти, живи, говорит, у меня. Борюшка, да что же это!

Утром пошла старая няня в переднюю. Видит — чье это серое пальто на вешалке? Борино, гимназическое. Разве он сегодня не пошел в гимназию?

Идет в столовую, шагая мягкими туфлями.

— Наташенька, да что это, Борюшка дома? Смотрю, пальто на вешалке. Или болен?

— Нянечка! — восклицает Наташа.

И с испугом смотрит на мать.

Вспомнила старенькая няня. Плачет. Трясется седая голова в черной повязке. Причитает старая:

— Пошла, смотрю, пальто на вешалке. Борюшкино пальто, в гимназию ходил Борюшка, думаю, с чего дома? Не праздник. Борюшка, — нет Борюшки моего!

Все громче вопли. Упала старая, бьется на полу.

— Боречка, Боречка, родненький! Господи, меня бы, старую, прибрал вместо него. На что мне жизнь! Брожу, ни себе ни людям радости.

Наташа бледные шепчет слова:

— Нянечка, милая, успокойся.

— Успокой меня ты, Господи! Господи, чуяло, чуяло мое сердце. Сны все снились нехорошие. Сбылись черные сны! Боречка, родной!

Бьется, плачет старая. Наташа просит мать:

— Мамочка, ради Бога, вели убрать с вешалки Борино пальто.

Софья Александровна смотрит на нее пламенно-черными глазами и говорит угрюмо:

— Зачем? Пусть висит. Вдруг оно ему понадобится.

О, ненавистные воспоминания! Пока царит на небе злой Дракон, никуда не уйдешь от них.

Наташа мечется, не находит себе места. В лес пойдет — о Борисе думает, о том, что он повешен. К реке пойдет — о Борисе думает, о том, что его нет. Вернется домой — и стены старого дома о Борисе напоминают, о том, что он не вернется.

Бледною тенью ходит по аллеям сада мать, выбирая места, где гуще тень. Сидит на скамеечке бабушка, прямая, как молоденькая институтка, и дочитывает газеты. Все то же каждый день.

 

LI

 

Но вот уже вечереет. Солнце низко и багрово. Оно смотрит людям прямо в глаза, словно, издыхая, о жалости молит. От речки веет прохладою и смехом белых русалок.

Развеваются весело подолы рубашек у мальчишек, бегающих шумною толпою, и пузырями надуваются их рукава. Где-то вдали пиликает хриплая гармоника, и песня льется развеселая. В поле громко скрипит коростель, и скрип его похож на зычный генеральский храп.

Старый дом опять расправляет и раскидывает далеко свои смятые грубым днем темные тени. Окна его загораются заревою алою радостью.

Томно пахнут в далеких аллеях левкои. Розы по заре еще розовее и благоуханнее. Вечная, розовая нагим мрамором дивного тела, снова улыбается Афродита, роняя одежды движением, пленительным, как прежде.

И опять все, как прежде, к милым, безумным надеждам устремлено. Изнеможенная в пылании дня, тоскою ясного дня измученная душа истощила всю свою волю к страданиям и падает из железных объятий тоски на темную, милую землю былой жизни, вновь орошенную мечтательно-прохладною росою.

И опять, как по заре утром, ждут своего Бориса три женщины в старом доме, на краткое время счастливые в своем безумии.

Ждут и говорят о нем, пока из-за деревьев темного леса не поднимет своего вечно-опечаленного лика холодная луна. Мертвая луна над белым саваном тумана.

Тогда они опять, все трое, вспоминают о том, что Боря повешен, и сходятся к затянутому ряскою пруду плакать о нем.

 

LII

 

Прежде всех выходит из дому Наташа. На ней белое платье и черный плащ. Ее черные волосы прикрыты легким черным платком. В ее слишком черных глазах затаились глубокие пламенники. Она стоит, обратив к луне бледное лицо. Ждет остальных двух.

Елена Кирилловна и Софья Александровна приходят вместе.

Елена Кирилловна выходит из дому раньше, но Софья Александровна бежит за нею и уже у самого пруда ее догоняет. На них черные плащи, черные платки на головах и черные башмаки.

Наташа говорит:

— В ночь перед казнью он не спал. Луна, такая же ясная, как теперь, смотрела в узкое окно его камеры. На полу его камеры она печально чертила зеленый ромб, пересеченный вдоль и поперек узкими черными чертами. Борис ходил по камере, глядел то на луну, то на зеленый ромб, и думал. Я бы хотела знать, о чем он думал в эту ночь?

Так спокойно звучит ее вопрос. Как о чужом.

Софья Александровна порывисто ломает руки и говорит, и голос ее трепетен и напоен тоскою:

— Что можно думать в такие минуты! Вот луна светит, давно уже мертвая. Пять шагов от двери до окна, четыре шага поперек. Мысль прыгает лихорадочно с предмета на предмет. О том, что завтра утром казнь, стараешься не думать. Упрямо гонишь эту мысль. А она стоит, не отходит, давит душу тяжким, уродливым кошмаром. Тоска томит неодолимая. Но не надо, чтобы мои тюремщики и все эти чиновники, которые придут, заметили мою тоску. Буду спокоен. Такая тоска — завыл бы, к бледной луне поднимая бледное лицо!

Елена Кирилловна шепчет тихо:

— Страшно, Сонюшка.

В ее голосе слезы — простодушные, старухины, бабушкины слезы.

 

LIII

 

Софья Александровна, не слушая, продолжает:

— Зачем-то надо, чтобы я шел на казнь смело и решительно. Но не все ли равно? Казнят за оградою, в темной ночи. Умру ли я смело, буду ли малодушно рыдать, молить пощады, отбиваться от палача — не все ли равно? Никто не узнает, как я умер. Перед лицом моей смерти я один. Зачем же терпеть мне эту дикую тоску? Завою, зарыдаю, всю тюрьму переполошу моим отчаянным воплем, и город разбужу, свободный, но так же скованный, как и моя тюрьма, — чтобы не один я томился, чтобы и другие приобщились к моему предсмертному томлению, к последнему ужасу моему. Но нет, не надо. Моя судьба, — умру один.

Наташа встает, дрожит, снимает своею рукою холодную руку матери и говорит:

— Мама, мама, это ужасно, если один. Не надо, чтобы он чувствовал себя одиноким. Будем с ним.

Елена Кирилловна шепчет:

— Да, Сонюшка, это страшно, если один. В такие минуты!

— Мы с ним, — настойчиво повторяет Наташа. — Мы уже с ним.

На губах Софьи Александровны улыбка, подобная той, которою умирающий встречает свое последнее утешение. Софья Александровна говорит:

— Последнее утешение, мысль, что я не один. Он со мною. Эти стены призрачны, эта тюрьма — воздвигнутая людьми ложь. Не ложно и не призрачно страдание мое, и в тоске моей я соединен с ними. Бедное утешение! Все-таки я, вот этот я, особенный, сам для себя родившийся Борис, я умираю.

— Я умираю, — повторяет Наташа.

Ее голос темен и звучит отчаянием. И все трое молчат недолго, объятые очарованием трогательных слов.

 

LIV

 

Опять говорит Софья Александровна. Голос ее кажется спокойным и звучит неторопливо, мерно:

— Нет никакого утешения для умирающего. Тоска его неодолима. Холодная луна мучительно томит его. Из его горла рвется стон, подобный дикому вою плененного зверя.

Тоскливо говорит Наташа:

— Но он не один, не один. Мы же с ним в его тоске.

Ее глаза, — они чернее черной ночи, — поднимаются к неживой в небесах луне, и зеленая чародейка отражается в них и томно мучит.

Софья Александровна улыбается, — и улыбка ее мертва, — и голосом неутолимого горя говорит опять медленно и тихо:

— Мы с ним только в его безнадежности, в его жалкой безутешности, в его темном одиночестве. Один, один, он был задушен рукою наемного палача, задушен за страшною оградою, которой нам не разрушить. И мертвая луна томила его, как она и нас томит. Искушала она его безумною жаждою диких воплей, звериного, предсмертного воя. А мы теперь, в этот час, под этою луною, разве мы не томимся тою же безумною жаждою — бежать, бежать далеко от людей, и стонать, и рыдать, и метаться от невыносимой тоски!

Она встает порывисто и идет, ломая прекрасные белые руки. Идет быстро, почти бежит, словно гонимая чужою бешеною волею. Наташа идет за нею неторопливою, но быстрою, отчетливо-мертвою походкою автомата. А за ними торопится, роняя скупые слезинки на черный плащ, Елена Кирилловна.

Луна внимательно и равнодушно смотрит на их поспешное шествие через сад, через поле, в тот лес, на ту тихую полянку, где когда-то дети пели гордый гимн, где когда-то к безумным подвигам звал их тот, кто собирался продать их за сходную цену, — юная кровь за золото.

В полях росисты травы. Над речкою был туман. В небе луна ясна и холодна. Так везде тихо, точно в мертвом лунном свете потонули все земные шорохи и шумы.

 

LV

 

Вот и поляна. Наташа, помнишь? Как дружно пели!

 

Восстань, проклятьем заклеймённый.

 

Наташа, споешь? Не страшно?

— Спою, — кому-то тихо отвечает Наташа. Поет тихонько, почти про себя. Слушает мать, и бабушка слушает, а березкам, и травам, и ясной луне какое дело до людских песен!

В Интернационале
Объединится род людской!

Замолкла. Тихо в лесу. Луна ждет. Туман задумчив. Березки чутки. Небо ясно.

Ах, вся эта жизнь для кого? Кто зовет? Кто отзовется? Или все это — мертвая игра? Громким воплем зовет мать:

— Боря, Боря!

Заливаясь слезами, отвечает Елена Кирилловна:

— Боря не придет. Его нет.

Наташа протягивает руки к неживой луне и кричит:

— Бориса повесили!

Они все трое становятся рядом, смотрят на луну и плачут. Все громче и отчаяннее звучат их рыдания. Их стенания и вопли переходят наконец в протяжный дикий вой, слышный далече окрест.

Собака у избушки лесника настораживается. Дрожит всем худым телом, подняла ухо, взъерошила редкую шерсть. Встала, вытянулась на сухих лапах. Острая морда с оскаленными зубами поднята к мучительной луне. Глаза горят тоскливыми огнями. Собака воет, вторя далекому плачу женщин в лесу.

Люди спят.

 

Этот русский дом перенесет вас в СССР | дизайн

Деревянный Лоскутный Дом, Петр Костелов, Конаковский район, Тверская область, Россия, 2009

Атлас дизайна интерьеров включает в себя широкий спектр прекрасных домов, в том числе тот, который ссылается на классические дачи и старинный дизайн советской эпохи.

Атлас дизайна интерьера

Phaidon предлагает читателям вдохновляющий, вдохновляющий всемирный обзор более 400 невероятных, удивительных и красиво задуманных жилых интерьеров, созданных за последние восемь десятилетий.

Здесь есть идеальные модернистские пляжные домики и загородные дома; Минималистичные городские апартаменты, особняки художников и дома мечты архитекторов. Книга понравится любителям дизайна, энтузиастам дизайна интерьеров и высококультурным путешественникам. На самом деле, это отличная книга для всех, кто любит красивую комнату.

Некоторые из них напоминают о знаменитых ушедших веках, таких как Прекрасная эпоха во Франции, эдвардианский Лондон или Золотой век Голливуда. Другим, таким как Дом Петра Костелова в стиле пэчворк, удается найти красоту в менее знаменитые эпохи.

«В своей жилой работе русский архитектор Петр Костелов сослался как на народный идеал дачи, так и на этос советской эпохи — жить и жить», — объясняет наша новая книга. «В советский период стандартные материалы часто были в дефиците, поэтому культура работы со всем, что могло быть доступно, со временем развивалась, что привело к появлению множества характерных лоскутных зданий.

Атлас дизайна интерьеров

«Такое мышление легло в основу дизайна этого трехэтажного дома для отдыха и уик-энда в Конаковском районе Тверской области, небольшой деревне к северо-западу от Москвы, недалеко от Волги», — поясняет запись.«Интерьеры, расположенные вокруг центральной деревянной лестницы, представлены различными видами древесины с различными текстурами и оттенками, что создает ощущение лоскутного шитья. Повсюду используются различные виды дерева и ориентированно-стружечные плиты — не только для стен, полов и потолков, но и для интегрированных элементов, таких как книжные полки и зона отдыха, где прямо на них укладываются полосатые подушки темно-розового и коричневого цветов. приподнятая площадка. Низкий стол, также сделанный из дерева, является одним из немногих предметов мебели здесь, а под ним ловко спрятаны места для хранения вещей.

Чтобы узнать больше об этом доме и многом другом, закажите копию нашего Атласа дизайна интерьера здесь. Это уникальный, географически организованный обзор самых желанных и знаковых жилых интерьеров в мире с 1940-х годов до наших дней.

Российская государственная библиотека

Российская государственная библиотека (РГБ) — крупнейшая библиотека России, вторая по величине библиотека в мире. Он был основан в 1862 году и входил в состав Московского публичного и Румянцевского музеев.С момента основания в библиотеку поступают экземпляры обязательного экземпляра всех изданных в России публикаций. 24 января 1924 года она была переименована в Русскую библиотеку им. И. Ленина. 6 февраля 1925 года она была преобразована в Государственную библиотеку СССР им. И. Ленина, а с 22 января 1992 года — в Российскую государственную библиотеку.

Сейчас в фондах Российской государственной библиотеки более 47 миллионов книг, документов и артефактов. Ежегодно библиотеку посещают более 800 тысяч человек, оформляется около 100 тысяч новых библиотечных билетов.В РГБ 36 читальных залов, в которых одновременно могут работать более полутора тысяч человек. Любой гражданин России или другого государства старше 14 лет может стать пользователем Библиотеки.
Библиотеке важно не только пополнять свои коллекции, но и делать их максимально доступными, уделяя внимание сохранности редких и ценных изданий. Оцифровка и размещение материалов в электронной библиотеке РГБ решают эти задачи. Более 90% авторефератов диссертаций, старопечатных книг, документов из Картографической коллекции и Универсальной коллекции, а также более 80% Музыкальной коллекции находятся в общественном достоянии.Доступ к защищенным авторским правом документам возможен только из помещения библиотеки.

В конце 2014 года решением Министерства культуры Российской Федерации Российская государственная библиотека была назначена оператором Национальной электронной библиотеки (НЭБ). НЭЛ — это современный проект, направленный на свободный доступ читателей к фондам ключевых российских библиотек через интегрированный портал и поисковую систему.

С января 2017 года РГБ начал получать электронные экземпляры обязательных экземпляров печатных публикаций и диссертаций.

Библиотека развивается и ищет новые формы взаимодействия с читателем. Лучшие и самые интересные коллекции РГБ демонстрируются на выставках. В 2016 году Российская государственная библиотека открыла новое музейное пространство для крупных выставок Ивановский зал. Каждая экспозиция сопровождается лекционной экскурсией и экскурсионной программой. Также можно совершить экскурсию в Книгохранилище, Дом Пашкова, Музей книги и пройтись по помещению главного корпуса. На традиционных мероприятиях LibraryNight, LibraryDay и Open Doors Day приглашаются специалисты и все желающие познакомиться с работой библиотеки.
Годовой публичный отчет подробно показывает, как меняется Российская государственная библиотека.

вакцины Pfizer — жертва российской дезинформации; Байден сопротивляется

Призыв президента Байдена принять вакцину после посещения завода Pfizer

Президент Байден посетил завод по производству вакцины Pfizer в Каламазу, штат Мичиган, поскольку суровые зимние погодные условия препятствуют планам развертывания вакцины против COVID-19.

Кадровое видео, США СЕГОДНЯ

ВАШИНГТОН. В понедельник администрация Байдена заявила, что предпринимает шаги по борьбе с российской дезинформацией, направленной на подрыв доверия к вакцинам COVID-19, производимым Pfizer Inc.и другие западные компании.

«Мы будем бороться с (дезинформацией) всеми имеющимися у нас инструментами», — заявила пресс-секретарь Белого дома Джен Псаки на брифинге для прессы в понедельник.

В воскресенье Wall Street Journal сообщил, что четыре публикации, которые служат прикрытием для российской разведки, нацелены на вакцины от COVID-19 западного производства с вводящим в заблуждение охватом, что преувеличивает риск побочных эффектов и вызывает вопросы об их эффективности.

Государственный департамент подтвердил этот отчет в понедельник, заявив, что У.Официальные лица С. выявили четыре российских онлайн-платформы, которые распространяли дезинформацию о вакцинах от COVID-19.

«Совершенно очевидно, что Россия использует свои старые уловки и тем самым потенциально подвергает людей риску, распространяя дезинформацию о вакцинах, которые, как мы знаем, спасают жизни каждый день», — сказал Нед Прайс, глава Госдепартамента. пресс-секретарь.

Подробнее: Проверка фактов: вводящий в заблуждение мем предполагает, что причиной смерти после вакцинации COVID-19 является вакцина

Представитель Pfizer не сразу ответил на запрос о комментарии.

«Угроза доминированию Sputnik на рынке»

Вакцина Pfizer была главной целью российской дезинформации, согласно отчету, опубликованному в понедельник Альянсом за демократию безопасности, беспартийной инициативой, изучающей дезинформацию и другие антидемократические кампании автократических правительств. . Альянс изучал публичные пропагандистские сообщения из России, Китая и Ирана, распространяемые через Twitter, спонсируемые государством новостные сайты и по другим каналам.

«Россия была наиболее вероятной из трех исследованных стран, которая предложила связь между вакциной Pfizer и последующей смертью реципиентов вакцины», — говорится в отчете.

Контролируемые Россией средства массовой информации и государственные чиновники часто намекали, что существует «причинная связь» между вакциной и смертью реципиентов вакцины — хотя на самом деле ничего не было установлено или даже не было доказано, что это не связано.

Подробнее: Проверка фактов: CDC не увеличивает количество смертей от COVID-19

«Упор на очернение Pfizer, вероятно, частично связан с ее статусом первой вакцины, помимо Sputnik V, получившей массовое использование, что привело к большая потенциальная угроза доминированию Sputnik на рынке », — говорится в отчете Альянса.Спутник — вакцина от COVID-19 российского производства.

Брет Шафер, эксперт по дезинформации и один из авторов отчета, сказал, что ставки невероятно высоки, поскольку такие страны, как Россия и Китай, конкурируют за распространение своих собственных вакцин в развивающихся странах.

«Если вы посмотрите на их усилия по утверждению вакцины в Мексике и Латинской Америке, это большая экономическая победа для них & mldr; но это также дает им дипломатические рычаги воздействия », — сказал он.

Он сказал, что зависимость от информации, которая является «в некоторой степени правдивой», также затрудняет проверку фактов и социальных сетей.

Россия: Страновой отчет о свободе в мире — 2020

Хотя конституция предусматривает свободу слова, расплывчатые законы об экстремизме предоставляют властям широкие полномочия по пресечению любых выступлений, организаций или действий, не имеющих официальной поддержки. Правительство контролирует, напрямую или через государственные компании и дружественных бизнес-магнатов, все национальные телеканалы, многие радио и печатные издания, а также большую часть рынка рекламы в СМИ.Несколько независимых торговых точек все еще работают, большинство из них онлайн, а некоторые имеют головные офисы за границей. Телевидение остается самым популярным источником новостей, но его влияние снижается, особенно среди молодых людей, которые больше полагаются на социальные сети.

Нападения, аресты, рейды в офисы и угрозы в адрес журналистов — обычное дело. В конце июля 2019 года пять журналистов, освещавших предвыборные акции протеста в Москве, подверглись физическому нападению со стороны полиции. К августу по меньшей мере 14 журналистов, освещавших акции протеста, были задержаны, в одном случае даже после получения аккредитации.

В 2019 году власти активно преследовали журналистов за пределами Москвы. В начале июня журналист «Медузы» Иван Голунов был арестован по обвинению в хранении наркотиков. Коллеги и активисты успешно провели кампанию за его освобождение и снятие обвинений в конце того же месяца. Игорь Рудников, главный редактор калининградской газеты « Новые Колеса », провел полтора года в СИЗО по обвинениям в получении взятки, которые он отрицал. В конечном итоге суд смягчил обвинение и освободил его в соответствии с отбытым сроком в середине июня. Новые Колеса «» рассказала об экстравагантном образе жизни генерала Виктора Леденева, ветерана разведки и высокопоставленного сотрудника правоохранительных органов.

В сентябре дом Александра Никишина в Саратове на юго-западе страны подвергся обыску, и его допросили за то, что он писал репортажи об оппозиционных политиках. Затем полиция конфисковала жесткий диск Никишина и сотовые телефоны. В октябре полиция провела обыск в офисе дагестанской еженедельной газеты « Черновик », в которой сообщалось о злоупотреблении властями обвинениями в терроризме для преследования мусульман в республике Северный Кавказ.

В конце мая 11 политических журналистов вышли из Коммерсант в знак протеста против увольнения двух коллег и вмешательства в их работу владельца газеты, связанного с Кремлем олигарха Алишера Усманова. В сообщении в Facebook коллектив журналистов газеты предупредил читателей, что они больше не могут освещать российскую политику.

В этом году также был принят новый закон, призванный ограничить свободу прессы: в июле Государственная Дума рассмотрела закон, ограничивающий иностранное владение популярными российскими веб-сайтами до 20 процентов.Законопроект, который даже вызвал критику со стороны министра связи Константина Носкова, был нацелен на популярную поисковую систему и агрегатор новостей Яндекс, штаб-квартира которого находится в Нидерландах. В декабре Путин снова усилил контроль над прессой, подписав закон, разрешающий правительству объявлять журналистов, которые работают на агентства, идентифицированные как иностранные агенты, как самих иностранных агентов.

Конгресс США готовит новые санкции в отношении России

ВАШИНГТОН (Рейтер) — U.Ожидалось, что в пятницу южные законодатели утвердят новые санкции в отношении российских оружейных компаний и инвесторов в высокотехнологичные нефтяные проекты страны, что усилит давление США на президента Владимира Путина с целью вмешательства в дела востока Украины.

Президент России Владимир Путин проводит заседание Совета безопасности в Кремле в Москве, 20 ноября 2014 года. REUTERS / Алексей Дружинин / РИА Новости / Кремль

Поздно в четверг Сенат и Палата представителей единогласно приняли Закон о свободе Украины Закон о поддержке.Группа Палаты представителей внесла небольшие изменения и отправила законопроект обратно в Сенат для последнего голосования, которое ожидается не позднее конца пятницы.

Президент Барак Обама заявил, что выступает против дальнейших санкций в отношении России, если Европа не будет в этом участвовать.

Законопроект, который будет отправлен Обаме на подпись, требует от него применения санкций к российскому государственному экспортеру оружия «Рособоронэкспорт» и другим оборонным компаниям, которые, по мнению Конгресса, способствуют нестабильности в Украине, Грузии и Сирии.

Он требует от Обамы наказать глобальные компании, которые вкладывают большие средства в проекты бурения нефтяных скважин в глубоких водах и Арктике.

Наказания выходят за рамки санкций США и ЕС, введенных в сентябре в отношении крупнейших мировых нефтяных компаний, таких как Exxon Mobil Corp и BP Plc.

По закону также будет предоставлена ​​военная помощь на сумму 350 миллионов долларов Украине с 2015 по 2017 год, а также другая помощь в области энергетики для страны, которой угрожает прекращение поставок природного газа из России.

Республиканцы, которые контролируют Палату представителей и с января будут иметь большинство в Сенате, раскритиковали реакцию Обамы на вмешательство России в Украине как неадекватную.

«Нерешительный ответ США на продолжающееся вторжение России в Украину грозит еще большей эскалацией этого конфликта», — сказал сенатор Боб Коркер, республиканец из Теннесси, новый председатель комитета по международным отношениям.

Единодушная поддержка законопроекта продемонстрировала «твердую приверженность украинскому суверенитету и обеспечению того, чтобы Путин заплатил за свое нападение на свободу и безопасность в Европе», — сказал Коркер, который является соавтором законопроекта с сенатором-демократом Робертом Менендесом, действующим в настоящее время. руководитель панели.

Законопроект дает Обаме право наказать крупнейшего российского производителя природного газа «Газпром», если он определит, что он задерживает значительные поставки природного газа из стран НАТО или из Украины, Грузии и Молдовы. Законодатели отказались от меры, согласно которой Украина, Грузия и Молдова были бы союзниками Вашингтона, не являющимися членами НАТО.

Обама в четверг заявил, что введение новых санкций в отношении России без аналогичного шага со стороны Европы будет контрпродуктивным.

В пятницу в Киеве министр обороны Украины призвал к удвоению военного бюджета, чтобы закупить оружие за границей и лучше вооружить армию для борьбы с поддерживаемыми Россией сепаратистами на востоке.

Дополнительная отчетность Стива Холланда; Редакция Дэвида Грегорио

Русская фабрика троллей лежит в основе обвинений во вмешательстве | Россия

Сразу после 21:00 каждый день длинная очередь рабочих выезжает с улицы Савушкина, 55, современного четырехэтажного офисного комплекса с небольшой вывеской с надписью «Бизнес-центр». Проведя в здании 12 часов, рабочих заменяет другая большая группа, которая будет работать всю ночь.

Невзрачное здание было идентифицировано как штаб-квартира российской «армии троллей», где круглосуточно работают сотни платных блоггеров, наводняющих российские интернет-форумы, социальные сети и разделы комментариев западных изданий комментариями, восхваляющими президента Владимира Путина. , и злятся на разврат и несправедливость Запада.

The Guardian поговорила с двумя бывшими сотрудниками предприятия троллей, один из которых работал в отделе фейковых блогов в социальной сети LiveJournal, а другой входил в команду, которая рассылала спам на муниципальных форумах в чатах по всей России прокремлевскими публикациями. . Оба заявили, что работали неофициально и получали оплату наличными.

Они нарисовали картину рабочей среды, лишенной юмора и драконовской, со штрафами за опоздание на несколько минут или невыполнение необходимого количества сообщений каждый день.Тролли работали в комнатах примерно по 20 человек, каждая из которых контролировалась тремя редакторами, которые проверяли посты и налагали штрафы, если обнаруживали, что слова вырезаны и вставлены или являются идеологически отклоняющимися.

Блогер LiveJournal, проработавшая в центре два месяца до середины марта, сказала, что ей платили 45 000 рублей (520 фунтов стерлингов, 790 долларов США) в месяц за ведение ряда учетных записей на сайте. Контракта не было — единственным документом, который она подписала, была форма о неразглашении. Ей было приказано не рассказывать друзьям о работе и не добавлять никого из них в учетные записи социальных сетей, которые она будет вести под псевдонимами.

«Нам приходилось писать« обычные посты »о приготовлении тортов или музыкальных треков, которые нам нравились, но время от времени добавляли политические посты о том, что киевское правительство является фашистским, или что-то в этом роде», — сказала она.

Просматривая одну из учетных записей LiveJournal, которую она запускала, закономерность очевидна. Есть сообщения о «20 самых красивых замках Европы» и «знаки, свидетельствующие о том, что вы встречаетесь не с той девушкой», перемежающиеся политическими постами об Украине или предполагающими, что лидер российской оппозиции Алексей Навальный коррумпирован.

В этой попытке высмеять Барака Обаму выноски с речью гласили: Хм, нужно придумать пароль… Я собираюсь сделать его «своим членом»… Нажмите «ОК»… Что? «Ошибка: слишком короткая» ?! Фотография: раздаточный материал

Инструкции для политических постов приходили в виде «технических заданий», которые тролли получали каждое утро, в то время как неполитические посты приходилось придумывать лично.

«Самое страшное, когда вы разговариваете со своими друзьями, и они повторяют то же, что вы видели в технических заданиях, и вы понимаете, что все это дает эффект», — сказал бывший работник.

Марат, 40 лет, работал в другом отделе, сотрудники которого методично проходили через чат-форумы в разных городах, оставляя сообщения.

«Первым делом утром мы приходили, включали прокси-сервер, чтобы скрыть наше настоящее местоположение, а затем читали присланные нам технические задания», — сказал он.

Тролли работали группами по три человека. Первый оставлял жалобу на ту или иную проблему или просто размещал ссылку, затем двое других использовали ссылки на статьи на дружественных Кремлю веб-сайтах и ​​«комедийные» фотографии, высмеивающие западных или украинских лидеров с оскорбительными подписями.

Марат поделился шестью листами технических заданий, которые он провел в офисе с Guardian. У каждого из них есть новостная лента, некоторая информация о ней и «вывод», к которому должны прийти комментаторы. Один из них — Путин, выражающий соболезнования президенту Франсуа Олланду после расстрела Charlie Hebdo в Париже.

«Владимир Путин немедленно связался с французским лидером, несмотря на плохие отношения между Россией и Западом», — говорится в разделе, в котором объясняется, к какому выводу должны прийти посты троллей.«Российский лидер всегда выступал против агрессии и терроризма в целом. Благодаря инициативе президента количество терактов внутри России резко сократилось ».

В других листах заданий требуются восторженные отзывы о YotaPhone, смартфоне российского производства, оскорбления и насмешки в отношении Дженнифер Псаки, бывшего пресс-секретаря госдепартамента США, и три из них связаны с Украиной и планами Запада в этой области.

Желаемый вывод одного из них гласит: «Большинство экспертов сходятся во мнении, что США сознательно пытаются ослабить Россию, а Украина используется только как средство для достижения этой цели.Если бы украинский народ не запаниковал и не поддержал переворот, Запад нашел бы другой способ давления на Россию. Но наша страна не собирается реализовывать планы США, и мы будем бороться за свой суверенитет на международной арене ».

Чтобы добавить цвета своим сообщениям, были созданы веб-сайты в помощь армии троллей. На одном из них представлены тысячи вставляемых изображений, в основном европейских лидеров, изображающих унизительные фотошопные инциденты, или с подписями, указывающими на их слабость и глупость, или показывающих, как Путин делает веселые шутки и побеждает.

Многие из них имеют явный расистский или гомофобный подтекст. Барак Обама ест банан или изображен в виде обезьяны, или президент Украины Петр Порошенко в костюме заявляет: «Мы готовимся к европейской интеграции». Тролли должны публиковать фотографии вместе с информацией, которую они могут извлечь с веб-сайта, который позиционируется как «патриотическая русская Википедия», где представлены идеологически приемлемые версии мировых событий.

Записи о революции на Майдане в Киеве объясняют, что всех протестующих кормили специальным чаем с добавлением наркотиков, что и стало причиной революции.

Владимир Путин, как он изображен на странице «патриотической русской Википедии». Фото: Руксперт

Тролли были твердо проинструктированы, что никогда не должно быть ничего плохого о самопровозглашенной Донецкой Народной Республике (ДНР) или Луганской Народной Республике. Республика (ЛНР), и никогда ничего хорошего об украинской власти.

«Я шел домой в конце дня и смотрел все те же новости по телевизору. Было очевидно, что решения исходят откуда-то », — сказал Марат.Многие люди обвиняют российское телевидение в усилении пропаганды за последние 18 месяцев в освещении Украины, настолько, что ЕС даже включил Дмитрия Киселева, самоуверенного телеведущего и директора крупного информационного агентства, в свой санкционный список.

После двух месяцев работы в агентстве троллей Марат почувствовал, что теряет рассудок, и решил, что ему нужно уйти. Из разговоров за кофе он отметил, что офис был разделен примерно 50/50 между людьми, искренне верящими в то, что они делают, и теми, кто считал это глупым, но хотел денег.Иногда он замечал, что люди меняются на работе.

«Конечно, если вы каждый день питаетесь ненавистью, она разъедает вашу душу. Вы действительно начинаете верить в это. Вы должны быть сильными, чтобы оставаться чистыми, когда вы проводите весь день в грязи », — сказал он.

Самая престижная работа в агентстве — быть англоязычным троллем, за нее платят 65 000 рублей. В прошлом году редактор читателей Guardian сказал, что, по его мнению, на досках комментариев газеты была «организованная прокремлевская кампания».

Так как Марат неплохо говорил по-английски, его отправили на тест на факультет английского языка, где ему дали задание написать на английском языке одностраничный текст о своих политических взглядах. Не желая переусердствовать, он писал, что он аполитичен и считает всю политику циничной. Этого было недостаточно, чтобы пройти.

До того, как ему сказали, что он проиграл, другим людям в комнате сказали, что они прошли предварительный тест и были готовы к работе над написанием комментариев к двум англоязычным статьям об Украине — одной в New York Times, а другой — к. CNN.

Юристы из Санкт-Петербурга заявили, что такое крупное предприятие крайне редко работает исключительно в «черной экономике», не платит налоги и официально не регистрирует своих сотрудников. Утечка документов связала непрозрачную компанию, управляющую фабрикой троллей, со структурами, близкими к Кремлю, но не было никаких веских доказательств. Еще в 2012 году появились утечки информации о том, что кремлевские молодежные группы финансируют деятельность онлайн-троллей.

Неясно, является ли петербургский центр троллей единственным или существует множество других, но что действительно кажется очевидным, так это то, что предприятие значительно выросло с момента его открытия два года назад.

«Когда я получил работу там в 2013 году, это было небольшое здание, я работал в подвале, и было ясно, что им не хватает места», — сказал Андрей Сошников, петербургский журналист, проникший в компанию два лет назад и продолжал освещать это. Он связал переезд в более крупный офис с возросшей онлайн-активностью в связи с украинским кризисом и сказал, что, хотя троллинг может показаться фарсом, было бы наивно списывать его со счетов как неэффективное, особенно на внутренней арене.

«Люди моего поколения, выросшие в Интернете, возможно, легко заметят комментарии троллей. Но для старшего поколения, людей, которые привыкли к телевидению и просто выходят в Интернет, они смотрят на все эти форумы и сети, и оказывается, что все остальные даже более радикальны, чем они, чем их соседи ».

Этническое разнообразие — Воссоздана пластинка Прокудина-Горского: Империя, которой была Россия | Выставки

Россия Николая II накануне Первой мировой войны была страной поразительных этническое разнообразие.Состоит из всех республик того, что позже было стать Советским Союзом, а также современной Финляндией и большей частью Польши, В России проживало более 150 миллионов человек, из которых только около половина из них были этническими русскими. В своих путешествиях по империи Прокудин-Горский уловили это разнообразие. Его цветные фотографии крестьян из села. Россия, кочевые народы Средней Азии и горные народы Кавказа предшествовали насильственной русификации и быстрой модернизации советского периода и документируют традиционные костюмы и образ жизни.

Русские крестьянские девушки

Молодые русские крестьянки предлагают ягоды посетителям своей избы , г. традиционный деревянный дом в сельской местности на берегу реки Шексна возле городка Кириллов.

Эмир Бухары

Эмир Бухары Алим-хан (1880-1944) торжественно позирует для его портрет, сделанный в 1911 году вскоре после его вступления на престол.Как правитель автономного города-государства в Исламской Центральной Азии, Эмир председательствовал над внутренними делами своего эмирата как абсолютный монарх, хотя с середины 1800-х годов Бухара была вассальным государством России. Империя. С установлением Советской власти в Бухаре в 1920 г. Эмир бежал в Афганистан, где и умер в 1944 году.

Кочевые казахи в степи

Многие среднеазиатские народы, например киргизы, казахи, и узбеки, вели кочевой образ жизни в степях, долинах и пустынях, сезонная миграция из одного места в другое как возможности для получения еды, воды и жилья изменились.Здесь показан молодая казахская семья в яркой традиционной одежде движется по Голодная (или «Голодная») степь на территории современного Узбекистана и Казахстан.

Еврейские дети со своим учителем

Самарканд, старинный торговый, интеллектуальный и духовный центр на Великом шелковом пути из Европы в Китай, значительно развивался разнообразное население, включая таджиков, персов, узбеков, арабов, Евреи и русские.Самарканд и весь Западный Туркестан вошли в состав в Российскую Империю в середине девятнадцатого века и сохранил свое этническое разнообразие до настоящего времени. Прокудин-Горский запечатлел здесь группу еврейских мальчиков в традиционной одежде, которые учатся со своим учителем.

Профиль кочевника

На этом портрете Прокудин-Горксий запечатлел традиционную одежду, украшения и прическа узбекской женщины, стоящей на богато украшенном ковролин у входа в юрту , палатку переносную использовался для жилья кочевыми народами Средней Азии.После завоевывая Туркестан в середине 1800-х годов, российское правительство сильное давление на кочевые народы с целью перехода к оседлому образу жизни и постоянно поселяются в деревнях, поселках и городах.

В начало

Заключенные в зиндане

с охраной

Пять сокамерников смотрят из зиндана , традиционного Среднеазиатская тюрьма — по сути, яма в земле с невысоким конструкция построена сверху.Стражник с русской винтовкой и штыком, одета в русскую форму и сапоги.

Портрет дагестанской пары

Пара в традиционной одежде позирует портрету в горах. внутренний регион Гуниба на северном склоне Кавказских гор на территории современной Республики Дагестан Российской Федерации.

Китайский бригадир на чайной ферме Чаква

Китайский бригадир позирует с укоренившимися чайными кустами и новыми насаждениями. на чайной ферме и заводе по переработке чая в Чакве, небольшом городке к северу от Батуми.Полутропический климат черноморского побережья в современной Грузии идеально подходили для выращивания чая.

Эскиз дагестанца

Дагестан, что на тюркских языках означает «страна гор», содержит население, состоящее из многих национальностей, в том числе Аварцы, лезгины, ногайцы, кумук и табасаранцы. Изображенный здесь мусульманин-суннит неопределенной национальности в традиционном платье и головной убор, с кинжалом в ножнах на боку.

Русские дети на склоне горы

Дети сидят на склоне холма возле церкви и колокольни в деревне у Белого озера, на севере европейской части России.

Русские поселенцы в приграничье

Этнические русские поселенцы в районе Муганской степи, к югу от В горах Кавказа и к западу от Каспийского моря образовалась небольшая поселок Графовка.Этот регион находится непосредственно к северу от граница с Персией. Поселение россиян в неевропейских регионах империи, и особенно в приграничных регионах, поощрялось официальной государственной политикой и составляет большую часть российских миграция в регионы Сибири, Дальнего Востока и Кавказа.