КЛАССИЧЕСКИЙ СТИЛЬ В АРХИТЕКТУРЕ И ИНТЕРЬЕРЕ

  Как и в экстерьере, главной особенностью оформления помещения в стиле классицизм является принцип симметрии. Пристрастие к симметрии проявляется во всем, от выбора парных предметов интерьера до симметричной расстановки мебели. Классический интерьер обязательно имеет центральную главную ось, на которую как бы нанизана вся основная интерьерная композиция. Она может располагаться у стены, если помещение не очень большое. В просторном зале такой центр размещается посередине.

 

  Классическая палитра не пестрит яркими цветами и кричащими оттенками, это спокойная, выверенная палитра,  приятная для глаза. В античном классическом стиле активно использовались более богатые и яркие оттенки, такие как золотистый, темно-синий и темно-красный, пурпурный, бордовый. Однако современная классика предпочитает именно приглушенные, созерцательные, спокойные тона, которые служат великолепным фоном для изысканной мебели и позволяют расслабиться и отдохнуть в домашней, уютной обстановке.

Основными цветами классики служат оттенки светлых тонов : белый, молочный, цвет слоновой кости, бежевый, песочный, светло-зеленый и голубой. Классический интерьер часто включает позолоту и хрусталь, бронзу и фарфор. Этим достигается эффект роскоши и величественности.

 

  Для отделки стен использовали полотна из шелка, деревянные панели, обои, натуральный камень, декоративную штукатурку . Отличием русской классики 19 века является применение довольно активных в цветовом отношении обоев для стен с повторяющимся орнаментальным рисунком. Обилие лепного декора задаёт стиль всему помещению. В современных условиях можно использовать пенополиуретановый декор.

 

В классическом интерьере окна всегда драпировали шторами из дорогих материалов. Часто можно встретить шторы, украшенные ламбрекенами . Шторы могли так же быть закреплены подвесами с кистями. В дворцовых интерьерах и театрах часто можно увидеть волнообразные французские  шторы.

 

  Пол выстилали натуральным паркетом. Сейчас можно так же использовать паркетную доску. В современных интерьерах можно увидеть застеленную на пол глянцевую плитку.

 

  Мебель из ценных пород древесины отличалась изысканной формой резьбы и наличием качественной дорогой обивки, будь то кожа или текстиль. Мягкая мебель имела плавные и скругленные формы, она должна была быть удобной, иметь высокие спинки, мягкие подушки и комфортные подлокотники,  декорированные изысканной бахромой. Стиль у классической мебели характеризовался неповторимым и тонким аристократичным видом у изделий. Это могло быть достигнуто только строгими формами у предметов мебели, которые при сравнении с рококо и барокко, делали их несколько компактными и легкими. Отделывали мебельные фасады с помощью лакирования, тонировки, полировки натуральным воском. Для декора  применяли инкрустацию перламутром, камнями, бронзой, хрусталем, редкими породами древесины, ручной резьбой. Стиль классической мебели предполагал для использования в качестве сырья ценные породы дерева: красное и эбеновое дерево, дуб, ясень, бук, палисандр, вишню, орех.

Мебель должна была гармонировать в тон с обоями помещения. Достичь этого можно было за счет обивки мебели велюром, жаккардом, кожей, бархатом, гобеленом, замшей. Красиво выглядели  аксессуары в виде вышивки, кружева, рюш, плетеных нитчатых кистей. Они хорошо смотрелись на фоне однотонных светлых обоев.

 

  Как нигде больше,  в стиле классицизм так любимы люстры в качестве центрального светильника на потолке. Хрустальные позолоченные люстры  равномерно разливают свет внутри помещения. Когда-то люстры из папье-маше, отделанные золотой фольгой, освещали светом свечей танцевальные залы дворцов. Сегодня всевозможные бра, настольные и напольные светильники , решенные в одном дизайне,  создадут в современном помещении уютную домашнюю атмосферу своим мягким приглушенным светом. 

 

  Классика требует обязательного наличия в интерьере дорогих предметов декора. Прекрасное впечатление создают фарфоровые, позолоченные, бронзовые, мраморные изделия, предметы антиквариата, скульптуры, зеркала, портреты и пейзажи с замысловатыми рамками.

 

 

  Классический стиль подходит для оформления не только дворцовых интерьеров, но и загородных домов,  квартир с высокими потолками ( не менее 4-х метров), словом, практически любых помещений. Классический стиль не зависит от времени, не выходит из моды и всегда находится вне конкуренции. Все, кто любит респектабельность,величественность, изящность и кому это по карману,  выбирают классический стиль в оформлении интерьеров. 

быть или не быть? Берлогос — журнал о дизайне и архитектуре

20 июля 2012 г.

«Классическая архитектура в современном мире: выживание и новые перспективы». Такова была тема круглого стола, состоявшегося в рамках III Московской биеннале архитектуры в мае. Новость не остроновая, но еще долго будет актуальной. Как сказал поэт, « ах, если бы ее могли состарить годы…».  

«Классическая архитектура в современном мире: выживание и новые перспективы». Такова была тема круглого стола, состоявшегося в рамках III Московской биеннале архитектуры в мае. Новость не остроновая, но еще долго будет актуальной. Как сказал поэт, « ах, если бы ее могли состарить годы…».

Поводом для серьезного разговора стала не только первая в постперестроечной России выставка архитекторов, работающих в классике, но и ситуация с традиционной архитектурой в целом. Куратор проекта Максим Атаянц, открывая дискуссию, отметил, что многие российские классические архитекторы, известные в России и за рубежом, существуют обособленно. И это собрание профессионалов за «круглым столом» – удачный момент для того, чтобы попытаться исправить положение и сосредоточиться на общих для всех проблемах.

Традиции и современность, кризис мировоззрения, образования и ремесла, понятие красоты и методология работы в класической архитектуре, личная ответственность архитектора и отношение профессионального сообщества к классике – эти и многие другие непростые вопросы были затронуты в ходе обсуждения.

Участники:

— Максим Атаянц, директор «Архитектурной мастерской М. Атаянца»

— Михаил Белов, профессор МАРХИ, руководитель «Авторской Мастерской Белова»

— Михаил Тумаркин, генеральный директор «АМПИР. Архитектура. Интерьер»

— Дмитрий Бархин, главный архитектор института «МОСГИПРОТРАНС»

— Михаил Филиппов, руководитель «Архитектурной мастерской Михаила Филиппова»

— Пьер Карло Бонтемпи, архитектор, (Италия)

Слева направо: Пьер Карло Бонтемпи, Михаил Белов, Максим Атаянц, Михаил Тумаркин, Дмитрий Бархин, Михаил Филиппов

Максим Атаянц:

– Мы не будем тратить время на сравнение классической архитектуры с современной модернистской, на выяснение, что лучше и что хуже. Я глубоко убежден, что архитектор-классик и архитектор-модернист – просто разные профессии. Мы рассмотрим, как обстоит с этим дело у тех мастеров, которые черпают свою профессиональную идентичность в следовании традиции линейной классической архитектуры. Это важно в первую очередь потому, что архитекторы, которые всерьез рисуют арки, колонны, классические планы, остальным сообществом сегодня мгновенно отторгаются.

И если в России отношение к архитектору-классику безразлично-пренебрежительное, как если бы мэтр внезапно зачудил, то на Западе любой архитектор, хотя бы раз сделавший классический дом, мгновенно «умирает» и для профессионального сообщества, и для прессы, и для критики. Его словно больше нет. Поэтому сегодня хотелось бы поговорить о том, как нам выживать в этой ситуации, как получать заказы, какие существуют площадки для общения друг с другом.

Главная ценность этого разговора заключается в том, что здесь собрались люди, каждый из которых в сложившихся условиях ухитряется много строить. И среди того, что я и мои коллеги делаем, есть объекты сложные, комплексные, градостроительные, которые только и могут своим появлением как-то повлиять на среду.

Пьер Карло Бонтемпи, (Италия)

– Прежде всего, я хочу рассказать о своем понимании самого термина «традиция». И определение этого понятия взять из области гастрономии. Гастрономы заявляют, что традиция – это совокупность удачно реализованных решений. Часто полагают, что когда речь идет о традиции – речь идет о чем-то, что никогда не меняется. Но это совершено не так, и я сразу приведу пример. В области Эмилия-Романья, откуда я родом, традиционным блюдом являются tortelli di zucca – такие пельмени с тыквенной начинкой.

Тыква давно выращивается в Италии, но она пришла к нам от американских индейцев. Ее привез Колумб, и тыква прекрасно вписалась в гастрономическую традицию моей родной Эмилия-Романьи. То есть то, что кажется неизменным, в ходе исторического развития менялось. И помимо обогащения, с течением времени также создаются связи, которые ведут далекое прошлое.

Италия, которую я здесь представляю, в течение длительного времени была лидером, путеводной звездой в области архитектуры. К сожалению, в настоящее время это не так именно потому, что в Италии отказались от традиции. И мой выбор в пользу традиционной архитектуры связан скорее с соображениями улучшения качества человеческой жизни, нежели со стилистическими. Каждый из вас, когда входит в красивое здание или приезжает в красивую страну, сразу чувствует себя счастливым.

Я считаю, что красота города часто является гарантией счастья для тех людей, которые будут жить в нем. Мой бельгийский друг-архитектор часто сравнивает мою работу с работой врача. Главная моя задача – не столько создать объект эстетический, сколько культурно-этический, в котором человеку было бы приятно и комфортно жить. И еще один аспект традиционной архитектуры, приверженцем которой я являюсь, – это моя ответственность перед будущими поколениями.

Приведу хорошо известный всем пример – Бобур в Париже итальянского архитектора Ренцо Пиано. Построенный в 70-х годах, спустя 25 лет он был закрыт на три года на реставрацию. И реставрационные работы в 6 раз превысили изначальную стоимость проекта. Для сравнения – Римский Пантеон построен две тысячи лет назад и ни разу не закрывался на реконструкцию, незначительные реставрационные работы не в счет. Для меня пример для подражания – это Пантеон, а не Бобур.

Михаил Филиппов:

– К сожалению, те, кто работает в неоклассике, игнорируют такую таинственную, но необходимую составляющую традиционной архитектуры как КРАСОТА. На мой взгляд, абсолютно не нужно использовать ни колонны, ни карнизы, ни любые другие классические элементы, если они нарисованы некрасиво. А красиво их можно нарисовать, только если смиренно следовать реальной градостроительной европейской традиции.

Еще пару слов о том, как методически, на мой взгляд, работать в классике. Все сидящие здесь проектировали классические дома, и почти все еще со студенческих времен имеют опыт работы и в так называемом модернизме. Система проектирования в каждом из этих стилей совершенно противоположна. Например, чтобы определить основные строительные оси, габариты здания, его функциональные элементы – в модернистской архитектуре нужно нарисовать какой-то абстрактный образ, решающий некую формальную задачу. Эта работа не связана с определенным телом архитектуры, она связана с абстрактной идеей того, как должен выглядеть дом. А после этого начинается довольно мучительная работа по внедрению в эту форму некой функции, конструкции, инженерных систем, всего того, что составляет дом. При этом дальнейшая судьба этой формы, в принципе, совершенно неважна.

В модернизме, по большому счету, понятия пропорций нет. Если у формы нет онтологической определенности, то не очень важно, какого она размера. А в природе и в традиционном искусстве красота является понятием «прилагательным»: то, что красиво для женщины, может быть не совсем красиво для лошади, например, и наоборот.

Красота имеет абсолютно точную форму для каждого предмета и для каждого существа. Поэтому, когда мы рисуем классическое здание, возникает проблема в том, чтобы нарисовать с абсолютной точностью и в правильных пропорциях ордерный декор. С самого первого наброска архитектурного объекта. А чтобы уметь делать правильное пропорционирование, нужно понимать, красиво это или нет. А чтобы чувствовать красоту – необходимо иметь художественный опыт. Поэтому все хорошие архитекторы старой школы были прекрасными рисовальщиками И я считаю, всем нам нужно побольше рисовать.

Максим Атаянц:

– Из современной архитектуры понятие красоты вырвано, это слово почти ругательное…

Михаил Белов:

– Я выступлю с такой не совсем классико-традиционной инициативой. Мне кажется, очень правильной идея архитекторам-неоклассикам вырывать языки. Тогда они бы были немыми, и за них говорила бы форма. Мне кажется, что почти все сидящие в этом зале пришли сюда, чтобы что-то спросить. Поэтому я с удовольствием предоставлю свое время коллегам, если они хотят что-то сказать, а сам отвечу на вопросы, если они есть. Мне кажется это более интересным, чем слушать монологи. Великолепные монологи про красоту, они потрясающие и чудные, меня прямо дрожь охватывает! Но я хотел бы ответить на живые вопросы, чтобы как-то выйти из поля маргинального, в чем нас часто обвиняют. На этом я свое выступление заканчиваю.

Максим Атаянц:

– На этом примере я хочу как куратор пожаловаться вам… Или, скорее, похвастаться. Вот с чем мне приходилось иметь дело! И вот почему 20 лет никто не мог собрать этих людей вместе – это довольно сложно.

Дмитрий Бархин:

– Можно было бы говорить о том, что в нашей стране имел место кризис… не только нескольких поколений, но и всего на свете. И в частности заказчиков. Вы сами знаете, кто у нас является заказчиком, что происходит с его вкусом. Итак, мы имеем кризис заказчиков, кризис образования в архитектурном институте и кризис исполнителей, которые могли бы что-то такое вылепить, если это необходимо по нашему проекту. Но при этом количество авторского надзора превосходит количество лепки в десятки раз. Что касается заказчика – тут дело совсем плохо, наверное, об этом не стоит и говорить.

А вот об образовании-то хотелось бы поговорить в таком русле: Московский архитектурный институт не хочет обращаться к классической архитектуре, видимо, считает, что это действительно кое-то маргинальное движение. Единственное маленькое исключение – Академия И.С. Глазунова, но среди преподавателей там, кроме Владимира Павловича Тюрина, нет ни одного архитектора. Это довольно грустная картина, хотя детишкам в академии и стараются преподавать рисунок и живопись. Я проработал там один год с большим удовольствием. Одним словом, ключевая проблема – образование. И нам стоит задуматься о том, как его организовать.

Михаил Тумаркин:

– Мне кажется, говорить о нашей деятельности надо не в жанре рисования, не в жанре заказчика. И тем более, не в жанре строителя, с каким бы глубоким уважением, а порой и с ненавистью, я бы ни относился к этим людям. Мне кажется, основным здесь является мировоззрение. И одни коллеги его маскируют за разговорами о рисовании, другие не имеют его вовсе, поэтому о нем не говорят. Начинается классическая архитектура с мировоззрения, в этом я глубоко убежден.

Речь идет, прежде всего, о нормальности, причем о нормальности в таком вполне клиническом, психиатрическом смысле. Наша миссия – способствовать здоровью населения там, где мы работаем, а если получается, то и в более широком смысле. Мы должны стремиться делать так, чтобы полы были горизонтальными, стены вертикальными, оси понятными, окна большими, пространства светлыми. Чтобы замысел был не таинственным, а прозрачным, и позволял человеку легко и просто разобраться и пользоваться объектом.

На самом деле эти сюжеты выходят за рамки юмора и межстилистической пикировки. Мы сегодня сталкиваемся со все более и более глубокой фрагментацией культуры. С тем, что понятие красоты объявляется чем-то подозрительным, как упоминал здесь коллега Михаил Филиппов. Культура трактуется исключительно расширительно – как цивилизация. И всякая попытка выделять в культуре развитые, плодотворные, эстетические, совершенные, а также примитивные и неразвитые области наталкивается на обвинения в расизме, колониализме, гомофобии – в чем угодно.

Мне кажется, что перед тем, как начинать разговор о ремесле, необходимо твердо подчеркнуть – мы отстаиваем традиционные ценности. Ценности, связанные с человеческим здоровьем, ощущением благополучия, счастья, ощущением правильных пространственных координат. Я не готов поддержать коллег, говорящих о том, что кто-то должен готовить кадры, кто-то в чем-то в принципе виноват. Мы сами должны растить для себя архитекторов. И мы в компании «АМПИР» этим занимаемся. Для меня большая радость, видеть в зале нашу молодую сотрудницу, которая учится и в МАРХИ, и в компании «АМПИР». Такие случаи у нас нередки, мы даем, не побоюсь этого слова, второе образование. Так жизнь устроена, никто за нас этого не сделает.

Нам надо выращивать людей, которые умеют вырезать из камня капитель. Иными словами, надо ехать в горы и искать там камни. Это увлекательный, изумительный процесс, ничем другим заниматься я бы и не хотел. Пока у нас, как мне кажется, получается относительно неплохо. Я призываю всех к спокойствию и к следованию своим курсом.

Максим Атаянц:

– На этом завершаем. Диапазон мнений сегодня довольно широкий – от приготовления тыквы до поиска камней в горах. ( Смех в зале. ) Пора переходить к вопросам.

Левон Айрапетов , куратор выставки «Тенденции» (раздел «Сложность»):

– Какова философия традиционной классической архитектуры? В современной неоклассической архитектуре бывает так, что архитектор, создавая здание, не работает с традиционной структурой, с планом. Он потом просто навешивает на объект некий классический декор, пытаясь выдать это здание за традиционное. Никто из нас не против красоты, но она различна у японца и, скажем, у человека из племени мамба. И еще: есть ли у традиционной архитектуры ответы на современные технические задачи? Можно ли в классической архитектуре построить аэропорт?

Михаил Тумаркин:

– В своем вопросе вы упомянули план здания, и он очень важен. Современные здания – это бесконечная специализация помещений, и как следствие – бесконечно замусоренный план, экспликация длиной в несколько страниц текста. Мы стремимся к ясности, к ограниченному количеству помещений и к их четкой функциональной определенности. Это аксиома.

В последние годы мы много работали в Юго-Восточной Азии, где культура совершенно отлична от нашей. Однако в этих странах, где все еще ощущается «тяжелое наследие британского колониализма», классическая архитектура чрезвычайно востребована. Причем не только среди «новых китайцев», стремящихся к обладанию «майбахами». Возможно, дело здесь в том, что называют уделом европейской христианской цивилизации, средиземноморского очага культуры. Но, в то же время, в классической архитектуре заложено множество универсальных антропоморфных критериев, именно потому она длительное время находит интерес у представителей разных культур.

Вопрос из зала:

– Вопрос Михаилу Филиппову. В российском обществе потребность в традиционной архитектуре огромная, 80 процентов людей предпочитают классические здания. Архитекторов же, которые могут и хотят работать в классическом стиле, в России очень мало, и большинство из них присутствует в этом зале. Почему, на ваш взгляд, сложилась такая ситуация, что у этих архитекторов есть какие-то разногласия, они никогда не объединялись на выставках, не пробовали совместно учредить образовательную структуру, не участвуют, скажем, в национальном проекте «Сколково»?

Михаил Филиппов:

– Дело в том, что под словами «классика» и «традиция» мы понимаем слишком разное. Лет двенадцать назад мы открывали журнал «Проект Классика», и к этому была приурочена очень забавная выставка, которую придумал Григорий Исаакович Ревзин. На ней была представлена масса предметов, попадающих под определение «классика». Это и классическая колбаса, и даже, простите, презерватив. Классикой называется сейчас абсолютно все.

Если спросить о том, что такое классика, у студентов западных университетов, они ответят, что это дизайнеры ХХ века Рэй и Чарлз Имз и The Beatles (что на самом деле относится к авангардной культуре). Да, я не в полной мере ответил на ваш вопрос — скорее, рассказал о понятии «классика».

Вопрос из зала:

– Я будущий житель города Сколково. У меня к вам вопрос как к архитекторам. Объясните мне ваше понимание гармонии. То, что мы сейчас видим, больше напоминает кривые попытки архитекторов лишь бы как-нибудь самовыразиться…

Максим Атаянц:

– Что есть гармония? На этот вопрос ответить не очень просто, особенно в рамках пресс-конференции. А вот почему все кривое… Вообще, главный инструмент для понимания событий, происходящих в современной архитектуре – это осознание четкой, работающей на всем протяжении истории параллельности событий в изобразительном искусстве и в архитектуре. Примеры таких параллелей – созданные Фидием изваяния и Парфенон, римская скульптура и Колизей или Пантеон.

В средневековой Европе изменение архитектурных форм соотносится с эволюцией изобразительности в книжной миниатюре и скульптуре. Есть примеры, относящиеся к более современному периоду: стеклянным небоскребам, мастерски построенным Людвигом Мисом ван дер Роэ, соответствует абстрактная живопись Джексона Поллока – по белому холсту белой краской.

И вот мы видим, что с начала 1910-х годов произошла полная подмена понятий, причем сделано это было по-рейдерски. Сейчас под искусством понимают какой-то другой вид творческой деятельности, ничего общего не имеющий с изобразительным искусством в его классическом понимании. То же и в архитектуре. Профессия классического архитектора и профессия современного архитектора и дизайнера – это абсолютно разные вещи.

Хотел бы вернуться к теме, затронутой выше. Я считаю большой честью принадлежать к полутора миллиардам людей, которые воспринимают классическую архитектуру, и не очень беспокоиться о том, что она будет не до конца понятна остальным четырем миллиардам. Вообще, вся модернистская парадигма – это последовательный отказ от европейской средиземноморской цивилизации в пользу примитивных культур, поиски чего-то принципиально другого. Заметьте: идеи для творчества черпаются откуда угодно, но не из собственной европейской традиции, из которой все мы так или иначе вышли, нравится это кому-то или нет. Это первое.

Второе, оно же личное ощущение. Почему я пытаюсь воспроизводить вокруг себя среду классическую, человечную, а на модернистские вещи смотрю на расстоянии? Да, они красиво созданы, я так не умею. Но я не понимаю, зачем мне нужно пробовать это делать? Потому что я такой среды боюсь, я ее не люблю. Подобно туристу, приехавшему в какой-либо город, я хожу по его центру, но как только замечаю, что удалился достаточно далеко, чтобы увидеть первую стекляшку, тут же поворачиваю обратно. Таков я, и это не снобизм. Я считаю, что людям нужно жить в удобной среде, и я всеми силами пытаюсь ее воспроизводить.

Вопрос к Пьеру Карло Бонтемпи:

– Сегодня прозвучало несколько раз мнение, что к классическим архитекторам в нашей стране коллеги относятся как маргиналам. Чувствуют ли себя маргиналами архитекторы-классики в Италии? И вообще, растет ли доля классической архитектуры в последние десятилетия в Европе?

Пьер Карло Бонтемпи:

– Классических архитекторов – а я к таковым принадлежу – в Италии не считают маргинальными. Их считают сумасшедшими. Можно сказать, что архитектура в Италии в последние годы совершила самоубийство. И если позволите, у меня есть, что сказать по предыдущей теме.

Моя мечта – построить аэропорт в классическом стиле. Нынешний авиапассажир – такой же человек, как и тот, что 2000 лет назад посещал греческие храмы. У него те же органы, что и у нас сегодняшних: те же глаза, руки, ноги. Посмотрите, как симметрично человеческое лицо. Глядя на лицо матери, младенец получает свой первый урок композиции. Человек остался прежним, несмотря на то, что некоторые его функциональные потребности изменились, он способен творить красоту.

В начале месяца я был в Лондоне, где встречался с известным британским архитектором Джоном Симпсоном. Он сейчас строит клинику, причем спонсор попросил его придерживаться классической традиции. Потому что наше сердце гораздо быстрее идет на поправку в классическом госпитале, чем в модернистском.

Вопрос из зала:

– Продолжу эту тему с российскими архитекторами. Они строят дома и на Западе, и в Москве, реализуют здесь градостроительные проекты в классическом стиле. Может быть, наоборот, у нас оазис классической архитектуры?

Максим Атаянц:

– Оазис – это всегда нечто, окруженное другой, враждебной средой. И мы этот маленький оазис пытаемся расширять. В том и видим свою задачу. Возможно, я скажу довольно странную в рамках нашей дискуссии вещь. Любое архитектурное произведение может быть плохим или хорошим вне зависимости от его стиля.

Существует невероятное количество дряни, услащенной или унавоженной огромным количеством классических деталей, которые не делают ее ни в малейшей степени относящейся к классике. И есть очень хорошие здания, сделанные в модернистской традиции выдающими людьми, мастерами, моими коллегами. Иная картина возникает, если погрузить эти здания в среду обитания.

Пять-шесть поставленных рядом шедевров модернистской архитектуры образуют очень агрессивную, нехорошую среду. В то же время скромные, даже посредственные с точки зрения архитектуры, но правильно спроектированные дома, не обязательно перегруженные классическими деталями, создают среду совершенно другого качества. Так я считаю, и вы меня не переубедите.

Левон Айрапетов:

– Господа, давайте говорить как архитекторы с архитекторами. Архитектура – это самое тупое искусство, какое только существует. Архитектура – инертная масса, для того, чтобы объект творчества появился, нужны деньги, инвесторы, строители, бетон… И то, что придумано, не всегда бывает построено. Европейская культура, лицом которой является классическая архитектура, была основана на классической философии – есть единый Бог, который находится на вершине пирамиды. После того, как в 1960-х была сформулирована теория сложности, что-то изменилось?

Михаил Белов:

–У меня есть своя философия на этот счет, и в ней две составляющих. Первая: можно быть философом-прагматиком и помогать другим решать задачи обустройства жизни. Масштабы тут не важны, для этого вполне достаточно небольшой норки. Это тоже достойная задача – обустраивать норку, придавать ей черты удобного жилища. Часто бывает так, что владелец норки не понимает, как она должна выглядеть, и тут на помощь ему приходит честный и благородный специалист, который за это за это получает деньги.

Вторая составляющая связана с тем, что я верю в существование жизни после смерти, у этой жизни – трехмерная составляющая. И мы должны готовиться к такой вечной жизни метафизически, на уровне подсознания. Поэтому если есть возможность проявить себя в чем-то, передать свои ощущения, это нужно делать. Для этого у нас есть фильмы, театральные постановки, здания…

Я никогда не хотел быть ни модным, ни популярным. Я искренне стараюсь проявить себя в творчестве – в архитектуре. А какой она получается – классической или неоклассической, околоклассической, комически-классической – не важно.

Максим Атаянц:

– Если я правильно понял, посыл был таким: в 1960-е годы уже окончательно стало ясно, что Бога нет, а вы все колонны делаете. Я сейчас упрощаю, но именно так это и прозвучало. Нет, мне не стало ясно, что Бога нет. Я не очень люблю публично говорить о таких вещах, но наша задача – улавливать доходящие до нас отблески небесной красоты и небесных гармоний, и пытаться их наружу вытащить, чтобы показать. У нас это плохо получается… Ну, как можем. Спасибо!

Вопрос из зала:

– В нашей жизни случаются такие ситуации, когда приходит человек и говорит: «Я хочу, чтобы именно ты спроектировал здание, которое будет ни на что не похоже. Мне не нужны колонны, сделай мне нечто!»? В подобных случаях вы отвечаете ему — «я не могу»?

Максим Атаянц:

– Когда я был молодым человеком, мне предложили за две недели спроектировать здание для «Макдоналдса» на Московском проспекте Санкт-Петербурга. Давали огромные по тем временам деньги – десятки тысяч долларов, дело было в 1990-х. Я отказался. Вообще, когда человек говорит «я не продаюсь», хочется спросить: «А тебя вообще пытались когда-то купить?»

Архитекторы бывают двух типов: одни – настоящие архитекторы, другие – это специалисты по обслуживанию заказчика в стиле «Чего изволите?». Не хочу публично озвучивать приходящие в голову аналогии, они и без того вполне очевидны. Безусловно, я откажусь работать с заказчиком, который захочет, чтобы именно я сделал ему из стекла или бетона какую-нибудь перфузию.

Если он – человек приличный, я возьму его за руку и посоветую, как это уже случалось, какого-нибудь другого архитектора. И если ко мне придет заказчик и скажет, что хочет классическое здание с колоннами, но я увижу, что с ним работать невозможно – тоже откажусь. Мне собственное душевное здоровье и профессиональная порядочность дороже. Я отвечаю за свои слова, это действительно так.

Михаил Тумаркин:

– Хочу добавить, что нас даже и не просит никто о чем-то в этом роде, все уже давно во всем разобрались. Ради соблюдения исторической справедливости следует напомнить, что те же Джон Нэш и Карл Фридрих Шинкель проектировали и готические здания, и дома, которые им казались романскими. Правда, готика у Шинкеля насквозь классическая. Да и вообще, большинство архитекторов-классиков конца XVIII — первой половины XIX века что-нибудь готическое да спроектировали.

Предыдущее поколение классиков создавало также здания как в китайском стиле, так и в стиле барокко. Но стилистические дефиниции в традиционной архитектуре требуют детального разговора. А обстоятельства XX века видятся более плоскими.

Вопрос из зала:

– Вы говорили, что классика – это не обязательно колонны. Тогда что есть классика?

Максим Атаянц:

– Это очень непростой вопрос. На него можно ответить, например, так: классика – это способ рождения архитектурной формы, все части которой взаимообусловлены. Это не механическая упаковка некой структуры, придание ей чуждого внешнего вида. Есть масса примеров, когда бесконечное количество колонн – плохо или хорошо нарисованных — приклеиваются к равнодушному каркасу с целью спрятать его. Подобное к классике отношения не имеет. Но данный мной ответ – один из нескольких десятков возможных.

Особенность искусства в том, что оно ускользает от любых условий и определений. И в этом смысле оно противоположно науке, для которой ценно только то, что можно повторить при создании аналогичных условий. Ценностью в искусстве обладает только уникальное, и никаких рецептов для его создания не существует. К сожалению, нет никакой связи между нравственностью архитектора и тем, насколько хороши будут получаться его работы. В истории искусства есть и достаточно противные, но талантливые персонажи, которые создавали гениальные творения. Марксисты считали, что практика – это критерий истины. Смысл всем нашим разговорам придает наша работа, по ней прежде всего и надо судить.

Александр Раппапорт , теоретик архитектуры, доктор искусствоведения:

– Добавлю пару слов. Нашего ума недостаточно для того, чтобы ответить даже на десятую долю поднятых здесь вопросов. Что есть истина, красота, порядочность?.. На что можно опираться? Только лишь на честь. Жить лучше не в красивом доме, а напротив красивого дома. Я очень люблю смотреть на классическую архитектуру, но я не очень хотел бы в ней жить. Почему так получается – не могу ответить. Моего ума для этого не хватает.

Максим Атаянц:

– В этой связи я хотел бы напомнить хулиганский эксперимент люксембургского архитектора Леона Крие. В конце 1970-х – начале 1980-х годов в качестве аргумента в очень жесткой полемике с английской модернистской школой он взял и опубликовал домашние адреса всех приверженцев новой парадигмы. Ни один из них не жил в доме, построенном позже 1870 года!

Борис Муратшин

дизайнер, архитектор (Екатеринбург)

– Мне посчастливилось присутствовать на этой дискуссии и видеть выставку работ ее участников. Это, действительно, событие. Мы привыкли думать о модернистской архитектуре как о лаборатории форм, материалов, технологий, отвечающих нашим представлениям о современности. А еще больше – о Будущем.

Поиск формы стимулирует технический прогресс, а достижения технологий, в свою очередь, влияют на форму. Конечно, архитектура, основанная на ордерных канонах, не могла бы претендовать на подобную роль: предел ее возможностей обозначил, по-видимому, еще знаменитый проект Адольфа Лооса для «Чикаго трибьюн» – дорическая колонна-небоскреб, вырвавшаяся из-под фронтона…

Когда-то НЕОклассиком был Палладио. При этом для своего времени он был не архаистом, а новатором. Сегодняшний историзм вынужден существовать как бы в тени авангарда. Вдобавок у нас он заметно скомпрометирован «лужковской» эпохой. Но в этой выставке участвовали другие работы – те, в которых делается честная попытка реанимировать классические детали и пропорции, вернуть человеческое измерение архитектурной среде.

А еще представить бытие постройки в исторической перспективе: обратной (истоки образа, стиля ) и прямой (ее реальная дальнейшая судьба). При этом вольности в обращении с ордером – как у Михаила Филиппова, Дм.Бархина, П.Захарова – вполне могли бы позавидовать если не Бернини и Борромини, то уж точно классицисты XVIII-XIXвеков. И (парадокс!) похоже, знаменитый «Римский дом» Филиппова – пример обратного влияния модернистских композиций.

Выставка дала возможность сравнить почерк российских архитекторов-неоклассиков и их коллег – испанцев, итальянцев, американцев. Наши – ярче, острее, эпатажнее! Вот, к примеру, пышнейшая резьба капителей и «бриллиантовый» руст на фасадах у Дм.Бархина. А вот водолечебница Fonti di Matilde – проект Пьера Карло Бонтемпи: деликатнейшая мимикрия целого комплекса зданий под историческую застройку, минимум деталей, сдержанный цвет…

Образец квазиисторической, но от этого не менее комфортной среды. Той, о которой с таким пиететом говорил архитектор Максим Атаянц.

А теперь (погода хорошая!) выйдем на какую-нибудь улицу Екатеринбурга. Почувствуем разницу…

Архитектура Древней Греции. Классический период.

Во втором тысячелетии до н. э. греческие племена постепенно перемещаются в эгейскую область с севера. Племя дорийцев захватывает микенские территории и приносит с собой иной способ жизни и, видимо, знание железа.

Греки-дорийцы, племена которых покорили ахейские города, восприняли религиозно-мифологические представления ахейцев, многие навыки и традиции, но в целом они стояли на более низкой ступени общественного развития, потребовалось более трех столетий для того, чтобы на земле Древней Эллады созрело классовое общество и возникли рабовладельческие города-государства.

Под давлением дорийцев местное население отступает и заселяет острова Эгейского моря и побережье Малой Азии. На территории Греции возникает множество городов-государств, таких как Афины или Спарта, соперничающих между собой.

Историю культуры античного мира традиционно делят  на периоды.

Гомеровский период  (XI — IX вв. до н. э.) От архитектурных сооружений этого периода сохранились лишь руины, по которым можно судить о преемственности гомеровской Грецией эгейской культуры: в именах богов, которым посвящались храмы; в планах храмов, напоминавших очертания мегарона микенской эпохи с входом на узкой стороне прямоугольной постройки.

Архаический период (с XII до н. э. до 590 г. до н. э.) Прошёл в отношении зодчества в выработке основных принципов и форм. В этот период формируется планировочная схема, которая легла в основу последующей архитектуры греческих храмов и для которой характерно окружение основного объема храма колоннадой. однако не сохранилось никаких вещественных памятников этого периода.

Ранне-классический период (590 г. до н. э. — 470 г. до н. э.)
Дошедшие до нас развалины сооружений второго периода удостоверяют, что главную его черту составляло постепенное освобождение греческой архитектуры от чужеземного влияния, претворение элементов, занесённых из Азии и Египта, в формы, соответствующие духу народа и условиям его религиозных воззрений и обрядов.

Почти все постройки в этом периоде — дорического стиля, сначала тяжёлого и мало изящного, но потом делающегося более лёгким, смелым и красивым.

Из храмов этой эпохи, находившихся в самой Греции, можно указать на храм Геры в Олимпии, храм Зевса в Афинах, храм Аполлона в Дельфах (одно из самых знаменитых и роскошных святилищ древней Греции) и храм Афины Паллады на острове Эгине, получивший в новейшее время громкую известность по скульптурным группам, украшавшим его фронтоны .

Храм Аполлона в Дельфах.

Древние греки придавали расположенному в Дельфах храму Аполлона и Дельфийскому оракулу огромное значение. Античный географ Страбон писал: «Наибольший почет выпал на долю этого святилища ради его оракула, так как из всех оракулов на свете он казался самым правдивым, но все же и местоположение самого святилища кое-что прибавило к его славе. Ведь оно расположено почти в центре всей Греции как по эту, так и по ту сторону Истма. Полагали также, что оно находится в центре обитаемого мира, и назвали его пупом земли. В добавок был сочинен миф, передаваемый Пиндаром, о том, что здесь встретились два орла, выпущенные Зевсом: один — с запада, другой — с востока».

Храм Аполлона в Дельфах.

Храм был построен в 366—339 годах до н.э., на месте нескольких сменявших друг друга построек, самая ранняя из которых датируется 548—547 годами до н.э. Но и до нее на этом месте существовало по крайней мере еще три храмовых здания-предшественника.

Ныне от величественного храма Аполлона уцелело несколько колонн и фундаменты. В длину храм составляет 60 м, в ширину — 23. Некогда его окружали со всех сторон по шесть колонн с торцов и по пятнадцать — на длинных боковых сторонах. Это был классический древнегреческий храм, получивший название периптера.

Олимпейон, храм Зевса Олимпийского — самый большой во всей Греции храм, строившийся с VI века до н. э. до II века н. э.
Длина основания храма Зевса составляла примерно 96 м, а ширина — 40. Пятнадцать из ста четырех 17-метровых колонн храма стоят до сих пор, еще одна колонна лежит разобранной.

Олимпейон, храм Зевса Олимпийского

Храм Артемиды в Эфесе — одно из семи чудес античного мира, находился в греческом городе Эфесе на побережье Малой Азии (в настоящее время Сельчук, Турция). Первый крупный храм был сооружён в середине VI века до н. э., сожжён Геростратом в 356 году до н. э., вскоре восстановлен в перестроенном виде, в III веке разрушен готами.

Храм Артемиды в Эфесе

Классический период (470 г. до н. э. — 338 г. до н. э.)

В течение третьего периода, то есть в самую блестящую пору греческого искусства, дорический стиль, продолжая быть господствующим, делается легче в своих формах и смелее в их сочетании, ионический же стиль входит все в большее и большее употребление, и, наконец, постепенно получает право гражданства и стиль коринфский. Собственно в Греции храмы становятся более благородными и гармоничными как по общему своему характеру, так и по пропорциональности отдельных частей.

В V-IVвв. до н.э. Афины стали главным городом Древней Греции. Кипучее строительство развернулось в правление Перикла. При нем, под руководством выдающегося скульптора Фидия был возведен ансамбль из нескольких сооружений — афинский Акрополь.

 

Храм Ники Аптерос

Афинский Акрополь.

Храмы,скульптуры и вся композиция Акрополя стали самым ярким примером расцвета греческого классического искусства.

У подножия холма находятся портик Пропилей- торжественных ворот-и маленький храм бескрылой Ники (Ники Аптерос).

 

 

Главный храм Акрополя-Парфенон

Главный храм Акрополя-Парфенон (447г.до н.э.).На фоне яркого голубого неба его колоны из коричневато-золотистого мрамора выглядят торжественно и монументально.Всего 46 колон окружают храм. Расстояние между крайними колонами меньше чем между колонами в середине. Это создает ощущение, что колоны движутся.

Парфенон украшал скульптурный фриз, большинство скульптур которого Фидий высек своими руками. На фризе запечатлены 365 фигур людей и 226-животных, и ни одна фигура не повторяется. Внутри здание делилось на две части. В большом зале стояла 12-метровая статуя богини Афины, созданная Фидием. Другую половину храма занимал зал, где хранились казна, государственный архив.

Небольшой храм Эрехтейон  стоит на месте, где, по преданию, произошел спор Афины с Посейдоном. Боги хотели владеть Грецией, но они должны были принести ей свои дары. Посейдон высек из скалы своим трезубцем соленый источник.

Афина вонзила в землю свое копье, и выросло оливковое дерево. Дар Афины людям понравился больше. И она стала покровительницей Аттики и города, которому дали ее имя.

Храм назван в честь одного из первых царей Афин – Эрехтея, который ради Афин принес в жертву богам свою дочь. В этом же храме и находилась его могила. В Эрехтейоне так же был похоронен мифический царь Кекроп, бывший основателем города Афины.

Блестящие успехи зодчества в Афинах оказали сильное влияние на архитектурную деятельность в других местах Аттики и Пелопоннеса.

Храм Аполлона в Бассах ( уникальный в своем роде, так как сочетает в себе все три древнегреческих архитектурных ордера. В основе своей это — дорический храм, периптер, с пронаосом(пристройкой перед входом в храм), целлой, святилищем и сокровищницей. Он имеет 6 колонн по узким сторонам и 15 по длинным (в противоположность принятому в ту эпоху соотношению числа колонн 6 х 13). Храм посвящен Аполлону Эпикурейскому.  Аполлон Эпикурий означает Аполлон-спаситель, вероятно, потому, что он помог фигалийцам в борьбе со Спартой, либо потому, что он избавил город от эпидемии чумы, которая была распространена во время Пелопоннесской  войны.Сооружение храма относят к 420-400 гг. до н.э., а его архитектором считают Иктина (одного из строителей Афинского Парфенона), которому в этом своем творении удалось соединить множество архаических элементов, свойственных древней религиозной традиции Аркадии, с новейшими достижениями классической эпохи.По причине отдаленности от главных греческих центров, храм был долгое время забыт, но именно благодаря этому он так хорошо сохранился до наших дней. Он был случайно обнаружен французским архитектором в 1765 году. Первые серьёзные раскопки производились здесь в 1836 году (в них принимал участие Карл Брюллов).

Интерес представляет культовая статуя Аполлона, ещё раз подчеркнувшая асимметричное и живописное оформление храма. По одной из версий, она стояла против входа в маленькое отделение целлы, в южной части храма — таким образом, ее освещали первые лучи восходящего солнца. Статуя Аполлона, не сохранилась,  она якобы была увезена в IV в до н. э. в ново основанный пелопоннесский город Мегалополь и получила там новое место.

Храм Зевса в Олимпии

Храм Зевса в Олимпии (468—456 г.г.до н.э.)— один из самых почитаемых храмов Древней Греции, первый подлинный образец дорического ордера. Служил центром архитектурного ансамбля древней Олимпии.Храм знаменит своими скульптурными украшениями, в особенности же колоссальной статуей отца богов, исполненной Фидием. Историческая реконструкция Храма Зевса 19 века, выполненная Паулем Неффом Верлагом.

 

Похожее

Главные книги об архитектуре • Arzamas

Историк искусства Вадим Басс, посоветовавшись с коллегами, составил список книг, необходимых к прочтению всем интересующимся архитектурой

Подготовил Вадим Басс

1. John Summerson. «The Classical Language of Architecture»

Впервые опубликованная еще в начале 1960-х, эта книжка стала главным кратким руководством к пониманию всего, что с колоннами. Она именно что про язык — его структуру, словарь, про историю этого языка — и про врастание колонн в современность. Разумеется, в море литературы про классику есть еще много чего: и трактаты самих зодчих (скажем, Палладио), и вполне «классические» исследования, посвященные архитектуре разных периодов (например, Рудольфа Виттковера, Джеймса Аккермана — про Ренессанс, Эмиля Кауфманна или Хелен Розенау — про Просвещение), и общие книжки про классику — например, Демитрия Порфириоса. Но вот чтобы в полтораста страниц почти все важное уместить — это редкость.

2. Генрих Вёльфлин. «Ренессанс и барокко»

Книга вышла в Мюнхене в 1888 году, в русском переводе первый раз была напечатана сто лет назад — в 1913-м. Читать стоит уже для того, чтобы увидеть, как чувствительно был настроен глаз наших предшественников — до того как их завалило кубиками модернизма и прочими сильными формами. А тут — волюта на фасаде церкви чуть по-другому пошла, и делается вывод, что сменилась целая эпоха, пришла новая — аж на два века. А кроме того, в основе вёльфлиновского метода — милая и понятная каждому психология: «Мы судим о каждом предмете по аналогии с нашим телом. Мы готовы различать в любом предмете… некое существо, которое имеет голову и ноги, переднюю и заднюю стороны. Мы убеждены, что предмету неприятно стоять косо или падать. …мы с удивительной тонкостью воспринимаем радость или горе бытия любой конфигурации… <…> Мы предполагаем, что всюду существуют тела, подобные нашему; весь внешний мир мы обозначаем по принципам выразительности, перенятым у собственного тела. <…> И разве архитектура не подвержена тому же закону непроизвольного одушевления?»

3. Дэвид Уоткин. «История западноевропейской архитектуры»

Кембриджский профессор Уоткин за последние сорок лет создал внушительный список книг про архитектуру английскую и не только, а еще про историю архитектурной истории и теории. Диапазон его интересов — от античности до наших дней (скажем, он автор книги про современного классика Куинлана Терри). «История западноевропейской архитектуры», в начале нового века вышедшая в русском переводе, — настоящая мечта студента (да и просто «широкого круга читателей»): в одном томе — все, «от бизона до Барбизона». 

4. Владимир Кринский, Иван Ламцов, Михаил Туркус. «Элементы архитектурно-пространственной композиции»

Эта книжка — сумма модернистских композиционных идей и методов, практиковавшихся с 1920-х во ВХУТЕМАСе. Она вышла в качестве учебника в 1934-м, когда советская архитектура уже «осваивала классическое наследие». Читать ее, с одной стороны, обязательно, а с другой — вроде бы и не нужно. Обязательно — чтобы понять, что творится в головах у советских архитекторов и их сегодняшних наследников, как сложился тот набор слов («масса», «ритм», «пространство» и тому подобное), с помощью которых еще и сегодня думают об архитектуре и нам про нее рассказывают. А не нужно — потому что «Элементы» вросли в пропедевтические курсы по архитектуре, так что, листая очередной учебник «объемно-пространственной композиции» или основ архитектуры, вы все равно читаете тех же Кринского, Ламцова и Туркуса.

5. Ле Корбюзье. «К архитектуре»

«У Корбюзье то общее с Люфтваффе, что оба потрудились от души над переменой облика Европы», — писал классик. Коллег-архитекторов Корбю тоже перепахал знатно. Отчасти потому, что говорил и писал много и убедительно. Серия статей в журнале «L’Esprit nouveau» была собрана и издана книжкой в 1923-м. Получился манифест архитектурного модернизма, призывающий, как модернистам и полагалось, учиться целесообразному у инженеров. Поэт геометрии, законов, точности, Корбюзье завершает книжку разделом про индустриальное домостроение и знаменитой социальной дилеммой: архитектура или революция. Вместо лечения отдельного дома надо придумать хорошую жилую ячейку, производить их заводским способом и набирать хорошие дома, а из них — хорошие города. Вроде бы чем не выход? Ответ у вас за окном. Зато «пять принципов Корбюзье» студент-искусствовед назовет, хоть ночью разбуди. Не зря ж архитектура — это риторика. Суггестивность и афористичность Корбю оказались куда важнее его «вродекакнаучных» построений. А текстов архитектор написал еще немало, в том числе и про сочиненный им в середине века «модулор» — систему пропорционирования, несколько наивную попытку придумать модернизм с человеческим лицом.

6. Роберт Вентури. «Сложности и противоречия в архитектуре»

Следующему поколению зодчих пришлось разгребать тот дивный новый мир, который был создан усилиями модернистов (и пилотов бомбардировочной авиации). Манифестом постмодернизма стала маленькая книжечка Роберта Вентури, во введении к которой Винсент Скалли писал: «Это, возможно, самый важный труд о том, как следует делать архитектуру, с момента выхода в 1923 году „К архитектуре“ Ле Корбюзье». Книга Вентури и открывается манифестом «непрямолинейной архитектуры» — только не грубым, а «спокойным, кротким» — a gentle manifesto. Вместо модернистской строгости — просто какое-то «к людям надо мягче, а на вопросы смотреть ширше»: «я предпочитаю скорее „и-и“, чем „или-или“, черное и белое и иногда серое — скорее чем черное или белое». Главное — постмодернисты вновь «разрешили» историю. Не бросать исторические формы с корабля современности, а изучать, включать, играть с ними. Следующие тексты (например, недавно переведенные на русский «Уроки Лас-Вегаса») написаны Вентури в соавторстве с женой — Дениз Скотт Браун. В частности, именно ей принадлежит знаменитое разделение построек по принципу коммуникации со зрителем на «утки» и «декорированные сараи».

7. Рейнер Бэнем. «Новый брутализм: этика или эстетика?»

Английское издание 1966 года, русское — 1973-го. Бэнем — один из явных лидеров в номинации «как надо писать об архитектуре, чтобы и профессионалы не кривились, и нормальный человек не тосковал». Пример идеального сочетания фигур и фона, контекста и вещей, обзора явлений и тенденций — и анализа конкретных памятников. Высший пилотаж — особенно если вспомнить, что речь идет об архитектуре повседневной, суровой и часто не слишком-то привлекательной. Бэнем — автор еще многих важных книг, например «Theory and Design in the First Machine Age» или «Age of the Masters. A Personal View of Modern Architecture» («Взгляд на современную архитектуру. Эпоха мастеров» в русском переводе). Впрочем, советский читатель хорошими книжками про современную архитектуру обижен не был — достаточно вспомнить Зигфрида Гидиона (его работа «Пространство, время, архитектура», впервые изданная еще в 1941-м, была опубликована в переводе с очередного издания в 1973 году) или Кеннета Фремптона (перевод его «Современной архитектуры» вышел в 1990 году).

8. Чарлз Дженкс. «Язык архитектуры постмодернизма»

Перевод 1985 года книги «The Language of Post-Modern Architecture» (1977). Про то, как архитектура разговаривает с нами и как сделать, чтобы разговор этот не превращался ни в крик, ни в бессвязный поток, бормотание. Дженкс — едва ли не главное имя среди авторов, которым «массовый читатель» обязан пониманием: архитектура — это не только про красоту или про удобство, это прежде всего про коммуникацию со зрителем. В нашей стране издание пришлось особенно кстати: всякий советский Витрувий с глубокомысленным видом мог теперь рассуждать про «двойное кодирование» да про метафоры. Поскольку главным искусством у нас оставалось умение передрать прием, оставив все эти ваши философии, в речи отечественных зодчих появлялись порой чудовищные конструкции вроде «я работаю в постмодернизме».
А книги Дженкса 1970-х (скажем, «Architecture 2000: Predictions and Methods» 1971-го или «Modern Movements in Architecture» 1973-го) читать интересно еще и потому, что из середины 2010-х видно, насколько точен оказался автор в осмыслении современной ему архитектуры и в предсказаниях на будущее, которое для нас — уже прошлое. Дженкс — мыслитель плодовитый, за прошедшие почти полвека книг уже на полку наберется.

9. Владимир Паперный. «Культура Два»

Лучшее, что придумано о «сталинской архитектуре» — или, точнее, лучшее, что рассказано через архитектуру о наших бабушках и дедушках и о нас с вами. Красивая конструкция, построенная на оппозиции культуры модернистской — и имперской, иерархической и централизованной. Как любая схема, чем красивее, тем к ней больше вопросов, но, чтобы они возникли, надо было, чтобы кто-то обозначил полюса — что и сделал Владимир Паперный. В России книга впервые вышла в 1996-м (в США — десятилетием раньше) и стала общеобязательной к прочтению. Особенно рекомендуется сегодня, когда мы становимся свидетелями очередного «затвердевания» (или подмораживания).

10. Рем Колхас. «Нью-Йорк вне себя»

Книжки про город — отдельный жанр. У предыдущего поколения советских градостроителей была своя Библия — «Образ города» американца Кевина Линча, изданный в русском переводе в 1982-м. В основе «Образа» — исследование того, как мы воспринимаем пространственное окружение. Что выделяем, что считываем, что ценим. И как надо проектировать города, чтобы нам там было хорошо. «Delirious New York» голландца Рема Колхаса, одного из лидеров современной архитектуры, опубликован в 1978-м. И если для Линча в окружающей среде главное — читаемость, предсказуемость, то Колхас исследует город не как надежную машину по производству эмоций и значений, а как организм, живущий своей жизнью. Представьте, что вы взяли свою кошку и реконструируете божественный замысел на ее счет. Только в городе этот замысел реализуется при посредстве множества игроков, где все — жители, а есть среди них и архитекторы. И получается, Нью-Йорк — место и архитектурный ландшафт, сумма жизненных энергий и ограничений.

P. S. Для любителей архитектурной теории существуют отличные сводные издания —например, за авторством Hanno-Walter Kruft, Harry Francis Mallgrave, Paul-Alan Johnson. Для ценителей современного зодчества и архитектурных манифестов — скажем, сборник «Architecture Theory since 1968» (редактор K. Michael Hays).  

дизайн как воспитание » Вcероссийский отраслевой интернет-журнал «Строительство.RU»

Мы продолжаем тему советской классики, которую начали публикацией «О чем поет архитектура погибшей империи». В первой части мы рассказывали об архитектуре 40-х-50-х годов прошлого века, которую принято называть сталинской. Сегодня попробуем понять, какими были общественные и частные пространства той поры. Наш собеседник — историк архитектуры, доцент НИУ МГСУ, генеральный секретарь DOCOMOMO Россия Николай Васильев.

Время с привкусом трагедии

— Николай, так что же в то время окружало советского человека дома и на улице?

— Если мы говорим об интерьерах тех лет, то это, конечно, в первую очередь, общественные интерьеры. Публичных пространств в ту пору было не так уж много, поэтому старались делать красивыми места массового пребывания людей – гастрономы, вестибюли гостиниц, залы ожидания вокзалов, фойе театров. Например, великолепный гастроном в высотном здании у станции метро Баррикадная – его обстановка частично сохранилась до наших дней. Или роскошные фойе и апартаменты гостиницы «Ленинградская».

Гостиница «Ленинградская», Москва

Классический пример советского интерьера – конечно же, станции московского метро, имеющие, ни больше, ни меньше, пафос дворцов. Существовало представление: то, что народное, общественное, должно быть красивым.

Если говорить о жилье, то здесь достаточно помпезно оформлялись холлы жилых зданий. Ничего подобного в интерьере частном сделать было нельзя. Просто потому, что простой советский человек не мог легально купить какие-то отделочные материалы, нанять рабочих. На него бы косо посмотрели, и это в лучшем случае.

Были интерьеры более камерного масштаба, которые оформлял Иван Жолтовский – но все равно с претензией на роскошь. Пример – здание с башней на Смоленском бульваре. Часто общественное пространство в те годы — это некрополь, мемориал, посвященный погибшим, жертвам войны. Такое было время, с «привкусом» трагедии. Принесение себя в жертву Родине, подвиг, самоотверженное служение Отчизне – все эти ценности считались высшими ценностями строя.

— Какие оформительские «фишки» советской поры вы бы отметили?

— Безусловно, здесь есть свои особенности – достаточно крупный выразительный декор, гипертрофированные детали. Очень часто – использование монументальной живописи. В самом дорогом варианте, это мозаика.

Начал эту традицию у нас еще знаменитый художник-мозаичист Владимир Фролов, который работал в этом жанре с начала XX века. Все мы знаем великолепные мозаики 30-х -50-х годов на станциях метрополитена, в общественных советских зданиях. Многие из них рождались как раз в мозаичной мастерской под руководством Фролова.

Станция метро «Киевская»

Станция метро «Комсомольская»

Если говорить о монументальной живописи, то здесь мы двигались в русле общемировых традиций. Ведь что такое те же сталинские высотки? Небоскребы, списанные с американских. Это здания, возведенные на стальном каркасе. Везде, где их строили – смотрели на опыт и образцы в Чикаго и Нью-Йорке. А в Америке для росписи холлов небоскребов корпораций приглашали художников первой руки – Диего Риверу, например.

— Можно ли как-то определить стиль той поры?

— Это было полноценное ар-деко, но с элементами соцреализма. Для советского монументального искусства характерна прорисованность до мельчайших деталей, что называется, до колоска. Нарочитая реалистичность. Словом, ближе к Пластову, чем к Дейнеке. У Пластова все точно. У Дейнеки – художественный жест и обобщение.

Скульптура как комикс

— Николай, все-таки сталинская застройка – это застройка массовая. Зачем такое обилие скульптуры?

— Это пропаганда. Поэтому внедрение фигуративных элементов – арматура (вооружение, доспехи, шлемы, военные эмблемы), парадные гирлянды – шло полным ходом. Нужен был некий нарратив. Конечно, для архитектора классическое здание, оно уже самодостаточно, само за себя говорит. А не-архитектору хочется не только архитектуры, но и надписей, монументальной пропаганды. Метростроевцы, военные летчики, полярники, физкультурники. В послевоенные годы любой ансамбль большой площади – это победители.

Или в Севастополе – адмиралы. И Крымская война вспоминается, и Великая Отечественная. Дом становится, может быть, не главной, но поддерживающей частью мемориала! Вот как станции метро. У нас же нет одной станции про Победу. У нас про Победу и Октябрьская, и Смоленская, и Таганская и т.д. Каким-то простым языком (кому-то хочется сказать, что совсем уж простым) предъявить миру ценности нашей Победы.

— Недавно прошел сюжет по ТВ. На площади Гагарина с верхотуры знаменитых домов–ворот сняли скульптуры для реставрации. Оказывается, эти дома были украшены фигурами солдат и девушек – снизу и не разглядеть. Теперь будут приводить в порядок облупившуюся монументалистику…

— Ну да, каждая, повторяю, каждая скульптура той поры была «не просто так», несла большую смысловую нагрузку. Присмотритесь к зданию библиотеки Ленина, например. Со стороны Воздвиженки там расположены портреты ученых. А со стороны Моховой – статуи, символизирующие разные советские профессии. Это рассказ. Как и на станции «Площадь Революции»: с одной стороны военные – партизаны, солдаты. С другой – мирная жизнь, от студентов, инженеров, колхозников, до родителей и детей… Вот, была революция, война, а потом мирная жизнь. Очень наглядно.

РГБ им. Ленина

Это как комикс, в лучшем смысле этого слова. Потому что образование масс, оно было важно и в этом ключе. К сожалению, феномен советской скульптуры середины прошлого века меньше изучен, чем тот же феномен советских мозаик 70-х годов, страшно популярных сейчас на Западе.

— Времена меняются. При Хрущеве роскошное убранство стало неким жупелом…

— Да, общеизвестно его постановление об архитектурных излишествах. Коснулось оно и интерьера, в том числе и общественного. При Хрущеве, например, с улиц было убрано большое количество скульптур – на улице Горького, на проспекте Кирова (теперь Сахарова).

Статус без фальши

— Николай, не так давно в Музее Москвы прошла любопытная выставка «Старая квартира», её кураторы попытались воспроизвели частный интерьер — начиная с 20-х годов и заканчивая 70-ми… Если все-таки обратиться к личному пространству советского человека, как оно было обставлено?

— Если взять частный интерьер, то это скорее напоминает то, что в Европе называлось бидермейер. Здесь был важен, в первую очередь, момент солидности, показного достатка. Жизнь была тяжелая. Если ты долго добивался своей квартиры, ты все сделаешь в ней как можно богаче – ну, конечно, исходя из тех представлений о богатстве, которые у тебя есть. В 40-х – лепные розетки на потолке, гирлянды на обоях. Хорошая посуда. Мебель добротная, деревянная. Первая бытовая техника тоже была стилизована под дерево, с бронзовыми накладками. Таким образом закреплялся социальный статус.

Вещи из пластмассы появились только в конце 50-х годов. Первый радиоприемник был изготовлен из пластика двух цветов – но все равно с какими-то классическими завитушками. И тогда же появилась мебель нового дизайна: книжные шкафы простых форм, мебельные трансформеры с выдвижными столами и стульями. И конечно, телевизоры — знаменитый КВН с малюсеньким экраном произвел революцию в интерьере 50-х годов.

С подачи Хрущева, фабрики упрощали дизайн мебели. В производство приходили новые материалы. Так что Хрущева, в каком-то смысле, можно считать первым «авангардистом». Кстати, ретростиль – стилизация под 50-е-60-е годы – сейчас очень модное направление в дизайне.

— Да, советская эпоха предъявила немало архитектурных достижений. Но вопрос сохранения советской классики считается очень сложным. В первую очередь, потому, что до сих пор нет четких критериев: что нужно сохранять, а что все-таки можно снести…

— Самый распространенный на сегодня подход – сохранение уникальных зданий. Это когда здание – неоспоримый шедевр, его построил выдающийся архитектор. Тут все понятно. Но в последнее время появился и другой критерий. Есть так называемый Мадридский документ – он наиболее полно отражает современные подходы к наследию. Сегодня принято сохранять целый кусок среды, – хотя внутри совершенно не обязательно, что все здания – шедевры. Ценность – в целостности этого куска застройки, представляющего эпоху, стиль, образ жизни.

ДК им. Горького, Санкт-Петербург

ДК Эльмаш, Екатеринбург

Почвенно-агрономический музей им. Вильямса, Москва

Павильон №14 «Азербайджан», ВДНХ

Туда приплюсовывается материальная подлинность. Как бы ни были плохи устаревшие, деградировавшие материалы, сама их субстанция является важной – свидетельством жизни в те годы, наслоений времени. Вот этот критерий, он сейчас наименее понятен широкой публике.

Реконструкция старых домов, которая иногда сегодня проходит – когда подменяются материалы, делается какое-то странное благоустройство – это для специалистов по наследию самое больное. Именно благодаря деятельности некоторых благоустроителей, начиная с советской поры, у нас практически не сохранилось исторических городских оград, городских фонтанов и т. д.

Если вернуться к 50-м годам, сохранять хрущевскую пятиэтажку саму по себе – это конечно, глупо, а вот как этап в строительстве… Можно сохранять примеры другого градостроительного регламента. В разное время площади, улицы, парки делались по своему регламенту: закладывалась разная высота карниза, расстояние между домами и так далее. Можно, наконец, сохранять те же интерьеры, общественные и частные – как пример определенного образа жизни. Если мы правильно расставим приоритеты, потомки скажут нам только спасибо.

Елена МАЦЕЙКО

Современная классика в Подмосковье | Частная Архитектура

Этот дом в классическом стиле, если отвлечься от вкусовых предпочтений, может стать образцом высокого художественного уровня и мастерства как архитекторов, так и строителей, задавая высочайшую планку и для публики, и для заказчиков, и для профессионалов.

Современная классика в ПодмосковьеСовременная классика в Подмосковье

Сложнейшие виртуозные детали (глубокие кессоны и капители), высочайшее качество ручной ремесленной работы и материалов. Кстати, классику можно поздравить с инновацией: лепнина из стеклофибробетона выглядит не хуже, чем из камня, и равна ему по долговечности.

Современная классика в ПодмосковьеСовременная классика в Подмосковье

Архитектурные детали фасадов, поверхности наружных стен изготовлены и смонтированы из декоративного бетона и стеклофибробетона компанией «Рококо» (скульптурными мастерскими Котова В.П.)

Современная классика в Подмосковье

Перед началом работы над фасадами было выявлено, что в проекте югославской фирмы венчающий карниз лежал на окнах второго этажа и что никакой хорошей по пропорциям архитектуры сделать не удастся, если не получить разрешения от заказчика поднять стены здания на 1,5 метра вверх. Такое разрешение было получено. Таким образом, возникла возможность разместить развитый карниз над окнами второго этажа и сделать достаточно развитые наличники на окнах в виде небольших эдикул, напоминающих палаццо Пандольфини Рафаэля.

Современная классика в ПодмосковьеСовременная классика в Подмосковье

Это широко используемый прием середины ХIХ века, он здесь как нельзя лучше помог выполнить грамотный и красивый фасад. Арочные окна были решены также в духе ренессансных воспоминаний ХIХ века, часто применяемых К.А.Тоном. Главным акцентом здания явился четырехколонный портик композитного ордера. Венчающий карниз нарисован на тему римского Пантеона. Промежуточный карниз с волной хорошо вписался в мелкий ренессансный декор оконных наличников.

Современная классика в Подмосковье

Наибольший интерес и сложность представляла вся тема входного портика и поэтому его решение было отложено на завершающий этап проектирования. Именно поэтому удалось так внимательно и не торопясь все прорисовать. Особое внимание следует уделить роскошному, сложно нарисованному кессонированному потолку глубиной в 1.5 метра с архитравными балками и античными орнаментами на их нижней поверхности, тонко прорисованному потолку под балконом над главным входом, двум порталам — входному и порталу выхода на балкон второго этажа. Необыкновенно внимательно и затейливо были нарисованы и наличники окон в портике как первого, так и второго этажа. Сложная задача стояла перед архитекторами и в решении чуть изогнутых в плане балконов садового фасада, в завершении четвертого (мансардного) этажа, где удалось создать иллюзию стоящего где-то далеко маленького античного храма.

Современная классика в Подмосковье

Название: Особняк в поселке Флоранс (Mansion in Florence)
Расположение: поселок Флоранс, Московская область, Россия
Архитектура: Д.Б. Бархин, А.Д. Бархин, Н.А. Басангова, А.С. Деева, И.Н. Стецурина, А.С. Караваева, В.И. Гуреева (Кукарина)
Сайт: classicarch.ru
Фото: Андрей Бархин

Подпишитесь на наш Канал!

Илектра Канестри: «Баухаус и конструктивизм — это классика архитектуры и дизайна»

В 2019 году знаменитой Школе Баухаус исполняется 100 лет, это революционное движение определило судьбу дизайна и архитектуры XX века.

Эксперт в области моды и дизайна Илектра Канестри рассказала слушателям Центра Дизайна Мануфактура 5 о Баухаусе и конструктивизме, а также продемонстрировала эту тему в интерьерных коллекциях современных брендов.

Стиль Баухаус часто отождествляют с традицией в дизайне и архитектуре. За Школой и стилем стояли легендарные люди, система преподавания, достижения в разных областях.

Почему школа возникла в этот исторический период? После промышленной революции у людей той эпохи стали зарождаться идеи, как будет выглядеть новый предметный мир. В школе Баухаус преподавали все, что связано с архитектурой, дизайном и активно развивающимся в то время графическим дизайном. Кстати, все студенты, которые в дальнейшем выбирали только направление дизайна, все равно изучали архитектуру, это было важно.

Среди преподавателей были поистине легендарные люди. Например, великий немецкий архитектор Людвиг Мис ван дер Рое — основоположник минимализма в архитектуре и один из тех архитекторов, который увлекался дизайном мебели. Его знаменитое кресло «Барселона» — это история дизайна. Еще одно выдающееся лицо Школы Баухаус — ее первый директор, архитектор Вальтер Гропиус.

Со Школой связано и знаменитое имя швейцарского художника Иоганнеса Иттена, он разработал всем известную систему цвета и преподавал ее студентам. До сих пор его теория – это основа образования дизайнера в любой области.

Весь мир знает еще одного преподавателя Школы — художника и теоретика изобразительного искусства Василия Кандинского. Попасть на его занятия было непросто, у него могли учиться только талантливые студенты и отличники.

Что есть Баухаус? Переосмысление функциональности и эстетики, проектирование в расчете на промышленное производство.

В дизайнах царят контрасты и геометрия, форма доминирует везде, включая моду. В дизайне мебели выделяется минимализм, простота и эргономика. В архитектуре — простые конструкции, минимум стен, обилие стекла и новые материалы, такие как, например, прокатная сталь.

Стиль Баухаус захватывал все больше и больше областей. В этом стиле были разработаны, например, знаменитые минималистичные часы с надсечками от дизайнера Марианны Брандт, шахматы в виде простейших фигур Йозефа Хартвига, культовые столы-«матрешки» Йозефа Альберса и многое другое.  Стиль Баухаус затронул даже театральные костюмы и детские игрушки.

К сожалению, Школа просуществовала с 1919 по 1933 годы, после чего Гитлер прекратил ее деятельность. Многие преподаватели и студенты уехали в разные страны, поэтому направление Баухауса стало известно всему миру в течение нескольких лет.

Сегодня к Баухаусу возвращаются многие бренды, демонстрируя знаковые элементы и формы этого стиля в коллекциях мебели, текстиля, обоев, ковров, светильников.

Параллельно со Школой Баухауса в СССР развивался конструктивизм. Это революционное движение сформировалось в 1925 году и было представлено в самых разных областях: от живописи до дизайна. Сегодня в Третьяковской галерее можно увидеть работы крупнейших конструктивистов того времени: Александра Родченко, Любови Поповой, Эля Лисицкого.

У Лисицкого «жонглирование» геометрией достигает невероятных пределов! Он спонтанно работает с формой, как ребенок, который делает еще так, как он хочет, а не так, как ему сказали. Колоссальный архитектор!

Конструктивизм затронул практически все сферы жизни, в том числе графический дизайн — чего стоят знаменитые советские плакаты! С помощью визуальных средств удавалось передать даже динамику речи. Элементами графики можно добиться очень многого, и этим в Советском Союзе активно пользовались.

Конструктивизм распространился по всему миру благодаря архитектору Ле Корбюзье, который не раз приезжал в СССР и вдохновлялся творчеством советских конструктивистов. Сам Ле Корбюзье также начинал с конструктивизма, но затем в его работах появилась некая художественность. Он разрабатывал принципы новой архитектуры XX века, многоквартирные дома, строения нового типа, новаторски использовал ленточные окна и колонны, которые визуально облегчали здание.

Благодаря технологической ошибке появился необработанный шероховатый бетон, который в последствии стал художественным приемом и дал начало брутализму.

Мебель Ле Корбюзье – это легенда дизайна. Он часто создавал свои шедевры вместе с его ученицей Шарлоттой Перриан и двоюродным братом Пьером Жаннере. Например, знаменитое кресло LC2 — контраст крупной формы подушек м легкой металлической структурой ножек. Ле Корбюзье разрабатывал модульную мебель, удобные предметы для работы и жизни. Основными материалами были дерево, металл, кожа, сочетание которых всегда выглядит элегантно и функционально.

Предметы того времени вписываются в наше современное понимание красоты, эстетики и функциональности. Все это — универсальные вещи и архитектура вне времени, поэтому они близки и понятны нам, несмотря на почти вековую историю.

Посмотреть запись лекции Илектры Канестри «Баухаус и конструктивизм: великая революция» можно на YouTube канале Ампир Декор.

Взгляд на здания: классическая архитектура

Классическая

Термин, используемый для архитектуры Древней Греции и Рима, возрожденный в эпоху Возрождения и впоследствии имитируемый во всем западном мире. Он использует ряд обычных форм, корнями которых являются порядков , или типы колонн, каждый со своими фиксированными пропорциями и орнаментом (особенно дорический , ионный и коринфский ). Классические постройки также имеют тенденцию быть симметричными как внешне, так и в плане.Классическая архитектура в Англии началась ок. 1530 г. с прикладными орнаментальными мотивами, а через несколько десятилетий — полноценные новые постройки.

Антаблемент

В классической архитектуре — собирательное название трех горизонтальных элементов (архитрав , фриз и карниз ), закрепленных на стене.

Готика

Средневековый стиль с конца XII века до эпохи Возрождения, с которым он в определенных формах сосуществовал до XVII века.Характеризуется в полной мере заостренной аркой, ребристым сводом и часто скелетной кладкой церквей в сочетании с большими застекленными окнами. Этот термин первоначально был связан с концепцией варварских готов как противников классической цивилизации.

Заказы

Разные формализованные версии базовой системы стоек и перемычек (колонн и антаблементов) в классической архитектуре. Основными орденами являются дорических , ионных и коринфских .Они греческого происхождения, но встречаются в римских версиях. Тосканский — простой вариант римского дорического. Капитель Composite сочетает ионные волюты с коринфской листвой. Хотя у каждого заказа есть свои правила дизайна и пропорции, существует множество незначительных вариаций. Наложенные приказы : приказы на последовательных уровнях, обычно в восходящей последовательности тосканский, дорический, ионический, коринфский, композитный.

Римская

Архитектура Римской империи, к которой принадлежала большая часть Британии с 43 до н. 410 год нашей эры.Наши знания о романо-британской архитектуре в основном зависят от археологических реконструкций по фундаментам и фрагментам, хотя некоторые известные укрепления и другие военные сооружения сохранились над землей в узнаваемой форме.

10 знаковых структур классической архитектуры — RTF

Классическая архитектура возникла из простой конструкции и возникла как выразительный поэтический язык построенных форм. Римский классицизм считается основой архитектуры западной цивилизации.Повторное изучение древней римской культуры произошло в эпоху Возрождения, начавшуюся с изучения римской литературы, философии, истории и скульптуры.

Архитекторы эпохи Возрождения не знали, как проектировать новые здания, используя классический язык, то есть до тех пор, пока в древнем трактате об архитектуре не было сделано важное открытие архитектора по имени Марк Витрувий Поллион. Эта подробная документация по конструкции, материалам и технологиям оказалась полезной в возрождении классических принципов дизайна.

Классическая архитектура относится к стилю зданий, первоначально построенных древними греками и римлянами, особенно между V веком до нашей эры в Греции и III веком нашей эры в Риме. Стиль классической архитектуры воспроизводился на протяжении всей истории архитектуры, когда архитекторы обращались к древнему прошлому в поисках света и вдохновения, а также в поисках того, что они, возможно, считали потерянными идеалами.

Классические здания в древнегреческие и римские времена, как правило, строились из мрамора или другого красивого и прочного камня, но с тех пор они также строились из кирпича, бетона и камня.Архитектура в основном была трабированной (столб и балка) и возникла из дерева.

Греческая архитектура следовала высоко структурированной системе пропорций, которая связала отдельные архитектурные компоненты со всем зданием. Эта система была разработана в соответствии с тремя основными стилями или «орденами» — дорическим, ионическим и коринфским, которые легли в основу классической греческой архитектуры. Римляне также широко использовали их, но добавили два своих собственных ордена: тосканский и композитный.

1.Парфенон

Парфенон был построен между 447–432 годами до нашей эры и должен был стать центром строительного комплекса Акрополя. Парфенон — это храм дорического ордера с восемью колоннами на фасаде и семнадцатью колоннами по бокам. Положение Парфенона на Акрополе возвышается над горизонтом Афин.

Основной функцией храма было укрытие монументальной статуи Афины. Все храмы в Греции были спроектированы так, чтобы их было видно только снаружи. Зрители не входили в храм и могли только взглянуть на внутренние статуи через открытые двери.

2. Эрехтейон

Парфенон был самым известным храмом Акрополя. Эрехтейон был еще одним зданием, которое было создано для проведения религиозных ритуалов, которые проводились в старом храме. Строительство Эрехтейона началось и завершилось около 406 г. до н. Э. Храм обращен на восток, и его вход облицован шестью длинными ионическими колоннами. К северу и западу стена храма резко понижается, почти вдвое превышая высоту передней и южной сторон.Храм включает два притвора; один в северо-западном углу, поддерживаемый высокими ионическими колоннами, и один в юго-западном углу, поддерживаемый шестью массивными женскими статуями, знаменитыми кариатидами.

3. Гефестейон

Гефестейон, также известный как Храм Гефеста, расположен на вершине холма Агоры. Он был посвящен Гефесту, богу печи, и Афине, богине искусств и ремесел. Строительство началось около 460-450 гг. До н. Э. В древности в окрестностях жили многие ремесленники.Кроме того, храм почти полностью построен из пентелийского мрамора. Однако основание выполнено из известняка. Кроме того, в нем 34 столбца; По 6 спереди и сзади и по 13 с каждой стороны. В седьмом веке храм был преобразован в церковь Святого Георгия.

4. Колизей

Колизей изначально назывался Амфитеатр Флавиев. Он был построен в 70–80 годах нашей эры и мог вместить 60 000 сидящих и 10 000 стоящих людей. Колизей имеет 80 входов.Это самый большой амфитеатр из когда-либо построенных и считается одним из величайших произведений архитектуры и инженерии.

5. Maison Carree

Maison Carrée — один из наиболее хорошо сохранившихся храмов Римской империи, он находится в Ниме на юге Франции. Он был построен по заказу Марка Агриппы и открыт примерно в 16-20 гг. До н. Э. Он был настолько влиятельным во время классического возрождения, что вдохновил на создание множества монументальных зданий, таких как Капитолий штата Вирджиния Томаса Джефферсона в 1788 году и Мадлен в Париже в 1806 году.Он был построен из местного известняка архитекторами из Рима. Он возвышается на высоком подиуме почти 10 футов высотой, и к нему ведет монументальный лестничный пролет на западном конце. Несмотря на французское название храма, которое означает «Квадратный дом», здание имеет прямоугольную форму и имеет единственный портик на западной стороне, состоящий из шести коринфских колонн высотой 33 фута.

6. Храм Аполлона, Помпеи

Храм Аполлона в Коринфе, Греция, был построен около 540 г. до н.э.Он был построен, чтобы заменить более ранний храм. Храм построен в дорическом стиле. У него было по 6 колонн с каждого конца и по 15 с каждой стороны. Кроме того, он был 53 метра (174 фута) в длину и 21 метр (70 футов) в ширину.

Дорические колонны сделаны из цельных кусков камня. В качестве камня использовался известняк, поверхность которого была покрыта белой мраморной штукатуркой. Документально подтверждено, что греческий путешественник и географ Павсаний, который, возможно, написал свои описания между 155 и 180 годами нашей эры, записал, что в Храме была бронзовая статуя Аполлона.

7. Пантеон

Пантеон — здание в Риме, Италия. Пантеон посвящен поклонению каждому богу. «Пан» означает «каждый», а «Теон» означает божественность. Пантеон был построен императором Адрианом между 118 и 125 гг. Н. Э.
г. Государственный деятель и генерал Марк Агриппа отвечал за строительство первоначальной церкви, и надпись можно увидеть над портиком.
В 609 году он был преобразован в христианскую церковь Папой Бонифаций IV и освящен Святой Марии мучеников.Примерно в 1870 году он был преобразован в мемориальную часовню королей Италии. В пантеоне хранятся гробницы Витторио Эмануэле II, Умберто I и Маргариты Савойской, а также знаменитого художника эпохи Возрождения Рафаэлло Санцио да Урбино, которого чаще называют просто Рафаэлем.

8. Ратуша Бирмингема

Ратуша Бирмингема — это концертный зал, внесенный в список памятников архитектуры I степени, и место проведения народных собраний, открытый в 1834 году и расположенный на площади Виктория в Бирмингеме, Англия.Ратуша Бирмингема, первая из монументальных ратуш, которые стали характерными чертами городов викторианской Англии, также была первым значительным произведением возрождения римской архитектуры XIX века, стиля, выбранного здесь в контексте сильно заряженного радикализма 1830-х годов. Бирмингем за его республиканские ассоциации. Дизайн был основан на пропорциях Храма Кастора и Поллукса на Римском форуме. «Совершенный и отчужденный» на высоком рустованном подиуме ознаменовал собой совершенно новую концепцию на английском языке.

9.Общественный центр, Сан-Франциско

Общественный центр в Сан-Франциско, Калифорния, — это район в нескольких кварталах к северу от пересечения Маркет-стрит и Ван-Несс-авеню, где расположены многие из крупнейших государственных и культурных учреждений города. Он имеет две большие площади (Civic Center Plaza и United Nations Plaza) и ряд зданий в классическом архитектурном стиле. Устав Организации Объединенных Наций был подписан в театре Хербст в здании Мемориала ветеранов войны в 1945 году, что привело к созданию Организации Объединенных Наций.

10. Hotel Ritz, Париж

Hotel Ritz — это величественный роскошный отель в самом сердце Парижа, в 1-м округе Парижа. Он выходит на восьмиугольную границу Вандомской площади под номером 15. Отель занимает высокое место среди самых престижных и роскошных отелей в мире и входит в список «Ведущих отелей мира». Отель был построен за фасадом таунхауса восемнадцатого века. Это был один из первых отелей в Европе, где в каждом номере есть ванная комната, электричество и телефон.Он быстро завоевал репутацию роскоши и привлек клиентов, в том числе членов королевской семьи, политиков, писателей, кинозвезд и певцов. Некоторые из его люксов названы в честь известных гостей отеля, в том числе Коко Шанель, а коктейль-бар Bar Hemingway отдает дань уважения писателю Эрнесту Хемингуэю.

Институт классической архитектуры и искусства

Основы классической архитектуры: римский классицизм

В первой части серии обучающих видео ICAA из четырех частей по классической архитектуре историк архитектуры Колдер Лот исследует фундаментальную роль, которую римский классицизм сыграл в развитии западных архитектурных традиций. Зрители могут получить 1,25 балла AIA CES Learning Units | Elective и 1,25 балла к сертификату по классической архитектуре, просмотрев это видео и впоследствии набрав не менее 70% в викторине, проверяющей ваше понимание материала.

Особая благодарность нашему спонсору онлайн-образования: Douglas C. Wright Architects

ЗАПИСАТЬСЯ НА КРЕДИТ

Основы классической архитектуры: греческий классицизм

Во второй части серии обучающих видео ICAA из четырех частей, посвященных классической архитектуре, историк архитектуры Колдер Лот исследует фундаментальную роль, которую греческий классицизм сыграл в развитии западных архитектурных традиций. Зрители могут получить 1,25 балла AIA CES Learning Units | Elective и 1,25 балла к сертификату по классической архитектуре, просмотрев это видео и впоследствии набрав не менее 70% в викторине, проверяющей ваше понимание материала.

Особая благодарность нашему представляющему спонсору онлайн-образования: Douglas C. Wright Architects

ЗАПИСАТЬСЯ НА КРЕДИТ

Основы классической архитектуры: мотивы и детали

В третьей части серии обучающих видео ICAA из четырех частей по классической архитектуре историк архитектуры Колдер Лот исследует некоторые из наиболее распространенных и важных дизайнерских мотивов, используемых в классическом дизайне. Зрители могут получить 1,25 балла AIA CES Learning Units | Elective и 1,25 балла к сертификату по классической архитектуре, просмотрев это видео и впоследствии набрав не менее 70% в викторине, проверяющей ваше понимание материала.

Особая благодарность нашему представляющему спонсору онлайн-образования: Douglas C. Wright Architects

ЗАПИСАТЬСЯ НА КРЕДИТ

Колониальная американская архитектура: ресурсы для проектирования современной традиционной архитектуры: часть I, с Колдером Лотом

Это часть I курса, состоящего из двух частей. Часть II доступна здесь .

За последние полтора столетия здания американского колониального периода послужили источником вдохновения для бесчисленных архитектурных проектов. С помощью многочисленных иллюстраций этот класс объяснит причины многих форм и деталей, которые придают характер колониальным произведениям, как северным, так и южным. Акцент будет сделан на внутренней архитектуре, демонстрируя, как их конструктивные особенности, при правильном применении, могут служить для улучшения грамотных, если не творческих, современных современных версий.

Особая благодарность нашему спонсору онлайн-образования: Douglas C. Wright Architects

ПОСМОТРЕТЬ ЧАСТЬ II СЕЙЧАС

Введение в американское греческое возрождение с Жаком Леве

В XIX веке греческая архитектура использовалась для развития того, что часто называют первой национальной архитектурой страны. Он возглавил эстетическое движение, которое пересекло социальные границы и затронуло городские и сельские пейзажи таких разных областей, как Балтимор, Мэриленд и Новый Орлеан, Луизиана. Этот курс исследует развитие этого движения греческого возрождения в Соединенных Штатах, исследуя его происхождение, обсуждая, как этот архитектурный язык стал распространенным в нашей стране, и демонстрируя с помощью тематического исследования Луизианы, как он повлиял на архитектурное развитие существующих строительных традиций. Кроме того, он будет посвящен ряду конкретных элементов, представляющих интерес для проектировщиков и строителей, и обсудит ссылки, доступные для использования и изучения.Изучая использование греческого прецедента в качестве источника современного дизайна в 19 веке, курс продемонстрирует, как язык греческого возрождения может продолжать вдохновлять дизайнерские решения сегодня.

Особая благодарность нашему спонсору онлайн-образования: Douglas C. Wright Architects

ЗАПИСАТЬСЯ НА КРЕДИТ